Теленигдейя — единственная из состоявшихся утопий. Телевидение конца ушедшего века предоставляет производителям всякие разные возможности — эстетические, интеллектуальные, идеологические. Но так уж получается, что из всех возможностей выбирается не то, что золото (потяжелее будет, но и ценнее), а то, что блестит. В Европе действует телеканал «ARTES», в США один из каналов целиком отдан тем, кто предпочитает расслабление интеллектуальному соучастию. Нам остается ностальгически вспоминать почившие в бозе «Российские университеты», по одной из программ которых создала примечательную книгу «Россия 90-х» Татьяна Чередниченко: в ней звучат голоса культурологов, историков, литературоведов, кинокритиков, прозаиков, объединенные заманчивой целью — не конструировать зрителя, а понять страну, в которой живем. Оказывается, такая попытка возможна. На канале «Культура»?
В книге, господа, в книге…
СТАЛИНСКИЙ КИРПИЧ[2]
Советская фотография 30-х стоит бриллиантов царской короны.
Советские разведчики и американский шпион в классической экранизации детектива Юлиана Семенова…
То, что советская культура прекратила свое существование вместе с советской властью, — факт вроде бы очевидный[3]. Но в то же время очевидно и другое: не столько последствия советской культуры, но и след ее протянулся в наше настоящее и, невзирая на общественные и государственные перемены, она не желает быстро покидать историческую сцену[4], как ее покинул — в одночасье — Советский Союз, где все мы родились, выросли, ходили в школу, в университет, учились и работали (в советских, между прочим, учреждениях, которыми были все редакции, все НИИ, все академические заведения, все театры, киностудии и т. д.)[5]. Когда, пересекая границу, я заполняю анкету, то всегда останавливаюсь на мгновенье, прежде чем ответить на такой простой, элементарный вопрос — о стране происхождения.
В одно историческое мгновение оказались гражданами совсем другой страны — России — полтораста миллионов соотечественников и несколько десятков миллионов оказались за ее границей, за ее пределами. Этот исторический момент, исторический перелом в судьбах огромного количества людей был осознан, осмыслен не сразу[6]. Однако с самого «сразу», когда рухнула советская власть, Софья Власьевна, была проведена атака на понятие «советский человек»[7], уподобленный во множестве анекдотов, эстрадных скетчей и газетных заметок «совку» — омониму, обозначающему самое низменное приспособление для собирания мусора. Идентификация советского с совком привела к тому, что «собственная гордость», которой было означено слово «советский», превратилась в самоуничижение. А образованщина стала им пользоваться даже для оскорбления друг друга, не замечая, как смешно это обвинение звучит из уст тех, кто никогда не был не то чтобы диссидентом — не был даже во внутренней оппозиции.
Творческая интеллигенция утрачивала свое положение и нравственное влияние — обнаружилось, как, когда и сколько она сотрудничала с режимом[8].
А если не сотрудничала — то в совершенно новой экономической ситуации ни Сахаров, ни Солженицын с их такими разными идеями и проектами[9] никак не помогали в трудной повседневной жизни.
Победителями стали совсем другие — те, кто вовремя перешел из интеллигентов в управляющие[10] («переквалифицировался в управдомы»). А уже управляющие, менеджмент, начали споро разбираться с собственностью, организовав приватизацию, при которой не забыли ни себя, ни своих близких, ни свой дружеский круг.
Этот процесс одновременно шел в разных областях жизни, в том числе и той, которая раньше была идеологической, и организовывала общество, и приносила немалый доход.
Те, кто перешел из интеллигентов в управляющие, встали как бы над обществом и над культурным сообществом, которое они покинули лицемерно, но без особого сожаления[11]. Разделение стало прежде всего имущественным (когда вся интеллигенция стремительно теряла — в гонорарах, зарплатах и прочих доходах, они — многократно, тысячекратно — приобретали, что диктовало уже теперь совершенно разные, никак не пересекающиеся образы жизни), а отсюда и — социальным. Интересы этих практически не сообщающихся (за исключением премиальных сюжетов, этой кормежки интеллигентов раз в году, да и то настоящие богатые туда не ходят, посылают своих служащих представлять их) групп тоже очень разные: одни хотят просвещать, а другие — подчинять.
В то же время социологические опросы регистрировали тревожное состояние общества, довольно значительная часть которого, не получив ровным счетом никаких преимуществ от установления новых свобод, начала испытывать все большую тоску по советскому[12]. Но поскольку менеджмент хотел, повторяю, не просвещать, но подчинять, он кинул толпе неудовлетворенных и ностальгирующих эту кость — «Старые песни о главном», программу, впервые запущенную на ТВ «Останкино», уже по инициативе управляющего К. Эрнста[13], к новому, 1996 году. Пипл, который хавает (пренебрежительное высказывание топ-менеджмента ТВ, зафиксированное шустрыми газетчиками), с удовольствием слушал советские песни, пел свой любимый репертуар; а интеллектуалы менеджмента и их обслуга на этом стебе, как говорится ненавистным мне языком, словили свой кайф и оттянулись (не говоря уж о гонорарных суммах).
Топ-менеджмент понял, где таится золотая и, может быть, неиссякаемая жила, — в советском прошлом. И занялся его эксплуатацией — в особо крупных размерах. «Старые песни о главном» стали непременным и самым центральным атрибутом каждого новогоднего праздника, в той или иной модификации практически по каждому ТВ-каналу. Но кроме этого пользовавшегося фантастическим успехом у пипла шоу, еженедельную сетку телеканалов запрограммировали:
— «Старый телевизор»[14];
— «Старая квартира»[15];
— «Чтобы помнили»[16];
— «Большие родители»[17];
— «В поисках утраченного»[18] и так далее и тому подобное.
Вектор зрительских ожиданий был повернут назад, а не вперед. Ресурс советской культуры казался неисчерпаемым.
Что же до кинопоказа, то по всем каналам лидировал тоже советский фильм.
В соединении телепрограмм с кинопоказом зритель получал возможность попасть в советскую виртуальную реальность, просто переключая кнопку с канала на канал.
2
В романе
«Сакральным центром советской Родины в 30-е годы становится Москва» (
3
Я не употребляю при этом достаточно многозначный термин «советская интеллигенция». В советском обществе, пишут социологи Лев Гудков и Борис Дубин в предисловии к книге «Интеллигенция. Заметки о литературно-политических иллюзиях» (М., 1995), интеллигенция «понималась как «элита». В ней виделась единственная продуктивная в культурном смысле группа, чей авторитет, моральная значимость и социальное положение обусловлены способностями порождать идеи и Ценности, нести новый взгляд на вещи и давать этому новому связные смысловые интерпретации — «язык»…» (с. 3).
Советская интеллигенция продлила свое существование, обретя новый импульс во времена горбачевской «перестройки», когда т. н. шестидесятники заняли ведущие позиции в СМИ, на телевидении, в театрах, кино, толстых литературных журналах и т. д. Исторически и после 1991 г. бывшая советская, а ныне российская культура осуществлялась во многом через тех же самых представителей культурной элиты (М. Захаров, О. Табаков, Е. Яковлев, А. Гельман, Г. Волчек и т. д., этот ряд имен можно легко продолжить).
4
Представители бывшей советской
5
Нынешняя либеральная интеллигенция, во многом наследующая советской, особенно шестидесятническая, любит предъявлять претензии В. В. Путину по поводу его «советской» профессии и работы в ГРУ. Однако если провести анализ образования и деятельности самих оппозиционеров, то окажется, что многие имеют те же самые биографические данные: например, Евгений Киселев, бывший гендиректор НТВ, в течение нескольких лет преподавал в Высшей школе КГБ, а также профессионально, в качестве советского журналиста-международника, осуществлял радиопропаганду о пребывании «ограниченного контингента советских войск» в Афганистане.
6
«Последние десять лет жизнь в России являет собою какую-то
Юрий Левада, сопоставляя социологические данные 1989 и 1994 гг., выяснил, что рамки массового сознания изменяются не слишком заметно. В значительной мере это по-прежнему рамки «советского сознания, определяемые набором героических событий» («Человек советский пять лет спустя: 1989–1994», в кн.: Левада Ю. От мнений к пониманию. Социологические очерки. 1993–2000. М., 2000, с. 395). Процессы «разгосударствления» человека советского времени подробно, во многих аспектах, исследуются в социологических исследованиях ВЦИОМ. Левада замечает, что еще в 1994 г. 35 % опрошенных
7
См. книгу:
8
См. документы, собранные в нескольких книгах:
—
— Литературный фронт. История политической цензуры в СССР. 1932–1946 гг. Сборник документов. М., 1994;
— Счастье литературы. Государство и писатели. 1925–1938. Документы. М., 1997;
— История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997;
— Идеологические комиссии ЦК КПСС. 1958–1964. Документы. М., 1998;
— Громов Е.С. Сталин: власть и искусство. М., 1998;
— Соцреалистический канон. Сборник статей. СПб., 2000; а также публикации по этой теме в журналах «Вопросы литературы» (1993–1996), НЛО, «Октябрь», «Знамя» и др.
9
Солженицын А. И. Как нам обустроить Россию. М. 1990. Первая публикация одновременно в газете «Комсомольская правда» и «Литературной газете».
10
Распад постсоветской интеллигенции после 1991 г.: Е. Гайдар возглавил новое «ельцинское» правительство; в условиях кризиса большая часть приведшей их к власти интеллигенции оказалась отброшенной за пределы достойного уровня жизни. Возможность репродуцирования культуры была под вопросом: не вышло из печати — уже не по политическим, а по экономическим причинам — несколько номеров журнала «Новый мир» (1991–1992), другие перешли на т. н. «сдвоенные» номера. Государственная система финансирования культуры уже не функционировала. Именно тогда в России появился Джордж Сорос с его проектами поддержки науки, литературы и искусства.
12
На вопрос исследования по программе «Советский человек», 1994, «Что принес России распад СССР?» опрошенные ответили так: «Больше вреда» (75 %). Положительно роль Сталина оценили 25 % (отрицательно 51 %), роль Ленина 44 % (отрицательно 29 %). Период Брежнева в сравнении с периодом перестройки оценен позитивно более чем в 2 раза. Это — данные по поводу ностальгии в жизни. Что же касается ностальгии в искусстве, то приведу цитату из статьи гарвардского профессора Светланы Бойм «Соцреализм и китч»: «В творчестве многих художников и поэтов чувствуется некоторая ностальгия — не по сталинизму и не по Советскому Союзу как таковому, конечно, а по идеалам большого стиля, по мифам культуроцентричного мира. Это ностальгия по восхитительному имперскому искусству, его невероятным амбициям и плохому вкусу сама по себе явление сложное. <…> Ностальгию можно разделить на два типа — утопическую, основанную на попытке воскресить дом и великую родину, «которую мы потеряли», и ностальгию ироническую, основанную на тоске и желании как таковом. Это то неутоляемое желание, на котором строится игра искусства. Ностальгия-желание очаровывается китчем и разбивает его механизмы» («Соцреалистический канон», с. 99). На мой взгляд, китчевая, но пошлость является результатом ностальгических игр — отсюда поэтика и идеология «Старых песен о главном».
13
Проект «Старые песни о главном» К. Эрнст, возглавлявший независимую продюсерскую студию «Мастер ТВ», названный в прессе человеком тусовки, с «дутой репутацией», «мнимостью», «своего рода пузырем земли», относит к самым успешным на ОРТ, которое он ныне возглавляет в качестве гендиректора (см. «Огонек», 2001, № 17).
Проект был задуман в 1993 г. вместе с Л. Парфеновым — любимые «народом» советские песни в исполнении поп-звезд. Феноменальный успех новогодней премьеры (песни 40-50-х) с последующим тиражированием кассет вызвал к жизни продолжение: «Старые песни о главном — 2» (песни 60-х) и «Старые песни о главном — 3» (песни 70-х). В ряде газет проект был назван «пошлым», «примитивным», «развесистой клюквой». «Апофеозом пошлости стали «Старые песни о главном». <…> Люди, долгое время выступавшие идеологами богатства и пышности <…> Первоначальный посыл был явно ироническим: своего рода стеб над тоталитарной эстетикой. Но ввиду приближения думских, а затем президентских выборов, ввиду стремительной переориентации на близость и любовь к народу ирония вытеснилась умилением. <…> Невыносимой фальшью отдавали старые советские песни в исполнении идолов тусовки. Вся эта клюква призвана была каким-то причудливым образом соединить насмешку над китчем и одновременно признание в любви к нему…» (Цит. по: Ф. Раззаков. Досье на звезд. М., 2000, с. 420–421).
14
15
16
17
18