========== I. «Initial IEP» ==========
Но это просто рубеж, и я к нему готов.
Я отрекаюсь от своих прошлых снов, я забываю обо всем, я гашу свет.
Нет мира кроме тех, к кому я привык и с кем не надо нагружать язык,
А просто жить рядом и чувствовать, что жив.
В Такоме плюс десять, и я ненавижу эту десятку, потому что не понимаю, как можно выживать в таком климате, обманчиво-влажном и постоянно меняющемся: еще вчера ночью шел дождь, сегодня же за окном этой крошечной каморки ярко светит солнце.
Семь утра — время, когда за пределами комнаты начинает кипеть жизнь: слышится топот ног, девичий смех, визги и шум, от которого не захочешь — проснешься.
Душевых кабинок десять, на этаже двенадцать комнат, в каждой из которых по две обитательницы; и вот сейчас эти двадцать две девушки бегут принимать душ, чистить зубы и умываться.
Двадцать две — это не считая меня и моей невидимой соседки, которой просто не существует, потому что по иронии судьбы мне так никого и не подселили, хотя обещали сделать это сразу в августе; но сейчас уже конец сентября — и я по-прежнему одна.
Как и всегда.
Среди разношерстных компаний людей, объединенных по какому-то общему признаку, — цветноволосые гики, инженеры с их ультратонкими ноутбуками, любители театральных драм с кипами книг или просто поклонники ретро — я все равно не нашла места для себя.
Плевать.
Я принимаю душ позже всех, но прихожу на пары самой первой — во внутреннем дворике мое любимое место у круглого, бесконечно функционирующего фонтана занято командой спортсменов, что-то активно обсуждающих перед матчем, а завтракать мне совершенно не хочется.
В аудитории солнечно и просторно, и запах свежепроявленных фотографий из лаборатории щекочет нос.
Занятия начинаются в девять: это закон, в девять ты должен сидеть в аудитории, после дверь закрывается и никого больше не пускают, но сейчас уже без десяти, а я все еще одна.
Запыхавшись, в аудиторию вбегает Кейт — светлые волосы собраны в небрежный пучок, льняное платье до колен, балетки с детскими застежками-ушками; Кейт — светлый образ этого места, одухотворенное существо, приносящее с собой горькие нотки ладана и травяного чая; ее комната напротив моей — и мы часто перекидываемся парой слов; но с такими, как она, проще молчать, чем говорить.
Нас, выбравших фотографию делом всей своей жизни, не так уж и много, от силы человек десять, не то что на биологии или физике — говорят, там в одной группе тридцать человек, а групп таких около пяти. Однако мы лишь часть огромного факультета современного искусства, собранные для того, чтобы изучать, снимать, работать с фототехникой.
В кабинет птицей впархивает Джульет с выбеленными волосами и ее разноцветные подруги — вот уж кто у нас краски этого места: тут и там мелькают зелено-красные вспышки их волос и слышится смех. Они садятся позади меня, достают смартфоны, и первое, что делают, — это селфи. Да, разумеется. Для них это так же необходимо, как для меня — дышать.
Алисса — воплощение неторопливости и безмятежности — заходит в кабинет под руку с Сарой. Они, кажется, выросли вместе — и безумно похожи друг на друга: полноватые, с цветными прядями в волосах, держащие зеркальные камеры; мне кажется, они наполнены какой-то своей, потусторонней, жизнью: я никогда не могу понять тему их разговора, но они здорово помогают мне с домашним заданием, если я ничего не понимаю; а еще Алисса сильна в оптике — на парах по оптической физике я стараюсь держаться рядом с ней.
Без двух минут в кабинете резко становится приторно-сладко и вплывает наша дива. Нет, Дива. Виктория Чейз собственной персоной — короткие светлые волосы, клетчатое платье до колен, острые шпильки, крошечная сумочка и ремешок от последней модели CANON через плечо. Она чертовски красива (этого сложно не заметить) — ровно настолько, насколько невыносима, по крайней мере, я никогда не видела такой квинтэссенции лицемерия, наглости и хамства в одном лице.
Хотя нет, постойте, видела.
В Прескотте.
Трудно сказать, кто из них с кем — Виктория с Нейтаном или Нейтан с ней; но держатся они почти всегда сообща, словно делят одну тайну на двоих. Нейтан — ходячая нестабильность: я только что слышала его смех, а сейчас он уже снова злится — кажется, на Кейт, занявшую его место.
Кейт осторожно пересаживается, стараясь не смотреть Прескотту в глаза — там, в глубине холодной синевы, скрывается чистое безумие.
Красный шарф, обернутый вокруг шеи Виктории, идеально подходит к алому бомберу Нейтана, только что (в очередной раз) пославшего каждого из нас к черту.
Пока я отвлекалась на Прескотта, в кабинет успели проскользнуть Кортни и Тейлор — очередная парочка лучших подруг: бывшая фотомодель и просто фотограф, одна из которых оказалась здесь благодаря таланту, а вторая — огромным деньгам своей матери.
Кортни вешается на Кита, Тейлор переговаривается с Юстином, и обе они в восторге от всего происходящего.
Два месяца занятий принесли нам больше двадцати лекций по нашей будущей профессии и столько же практики; и порой мне кажется, что моих знаний всегда будет недостаточно.
Мистер Хансен входит в класс, что полностью украшен в его стиле: на стенах фотографии в стиле «ню» и «артхаус», «городской пейзаж» и «фэшн-съемка», черно-белые и цветные, на выдержке и без, с идеальным ракурсом или без него вообще.
Стив Хансен высок, коротко стрижен, и у него огромные очки, сквозь которые он смотрит на тебя так, словно считывает всю информацию; именно он позволил мне работать с аналоговой техникой — пленочные фотоаппараты и полароиды. Впрочем, мы в любом случае с них начинали, уже потом переходя к вопросу «из чего вообще состоит эта вещь за шесть тысяч долларов у вас в руках, мисс Чейз?»
Его лекции интересны и пролетают всегда незаметно, и мы, «избранные десять человек», как нас называют на факультете медиаискусства, внимательно слушаем его.
Когда пришло время выбрать специальность, я хотела взять медиа и СМИ, наверное, мне показалось это важным, но потом — каким-то чудом, не иначе — мое письмо отправилось не туда, и я оказалась на факультете искусств по направленности «фотография».
Оказалось, щелкать затвором и искать нужный кадр — это немного не то, чему будут учить с самого начала; вот уже второй месяц мы слушаем и запоминаем много теории: от великих фотографов до всех имеющихся в мире жанров; а на лабораторных разбираем и собираем части фотоаппаратов.
Я кошусь одним глазом на Нейтана: его рука сжимает хрупкое колено Виктории до побеления костяшек; Чейз вздрагивает от боли и шипит. Интересно, это нормально для них?..
Нейтану я не нравлюсь — наверное, потому, что я не его уровня, но мне было бы интересно поговорить с ним: мне кажется, найти точки соприкосновения не так уж и сложно; в конце концов, фотоработы, выложенные на его персональном сайте, вызывают у меня что-то вроде легкого восхищения.
Да каждый из нас талантлив, на самом-то деле; закусываю кончик ручки и вывожу очередные инициалы в тетради. И с каждым мне хотелось бы познакомиться поближе, но я не могу.
Я просто не могу подойти и сказать: «Хэй, привет, я Макс».
А они — могут.
Однажды психиатр на одной из многочисленных проверок поставил мне диагноз, с которым я живу*; и теперь какие-то буквы в моей медицинской карте не дают мне права, например, посещать занятия по физкультуре. Вместо них я сижу в библиотеке и занимаюсь, или исследую университет, или — я безумно это люблю — провожу время у фонтана в крошечном внутреннем дворике: во время пар там всегда пусто и тихо.
Эти же буквы не дают мне подойти и сказать: «Привет, меня зовут Макс».
Хотя, казалось бы, это так просто.
Привет.
Меня зовут Макс.
Но за все два месяца здесь я смогла сказать это только Кейт, Уоррену с факультета ядерной физики и девушке из соседней комнаты.
Когда звенит звонок, я вижу ее первой — даже не вижу, чувствую: когда Рейчел Эмбер идет по коридору, все вокруг сияет и озаряется солнцем. Она целует в щеку Викторию и Нейтана, приобнимает Кортни, делает селфи с Джульет и смеется над какими-то дурацкими шутками.