***
Уже давно настала ночь, но Луи все еще сидел перед зеркалом. Покои, которые предоставили Гарри в Виндзоре, были тесноваты и отличались спартанской простотой. Кровать, стул у очага, четыре голых стены да еще, пожалуй, гребень — это было все, на что мальчик мог обратить внимание. Прошло уже полчаса с тех пор, как из комнаты удалились четыре швеи, взявшиеся сшить несколько платьев и снять мерку для обуви. Луи поневоле пришлось болтать с этими бетами, поскольку больше говорить было не с кем. Гарри заказал для мужа целый гардероб, и примерка могла бы стать весьма радостным событием в его жизни, если бы Стайлс не обошелся с ним самым гнусным образом.
Он выставил в коридоре, у двери покоев, четырех стражников и приказал Луи оставаться в комнате, мотивируя это тем, что Дерек наверняка что-нибудь замышляет. Шатен, однако, полагал, что Гарри затеял это совсем по другой причине: чтобы лишний раз продемонстрировать свою власть. Поскольку альфа продолжал считать мальчика своим пленником, он не находил в этом ничего удивительного. Гарри не догадывался, что Луи не выносил, когда альфы пытались командовать им.
«Что ж, — подумал омега, — придется мне откровенно сказать Гарри, что я не часть его имущества. И потом, он говорил, что хочет защитить меня от Тревелина, но кто защитит самого кудрявого от его кузена?»
Казалось, Стайлс, отправившись на пир к королю, забыл обо всем на свете: и не только о муже, но и о собственной безопасности. Между тем мысль, что Дерек тоже на пиру, не давала Луи покоя большую часть ночи. Время от времени он поглядывал на полыхавшее в очаге пламя, раздумывая над тем, как вырваться на свободу. Можно, к примеру, устроить пожар в комнате, вызвать смятение охранников и, воспользовавшись суматохой, выскользнуть из покоев. Его бегство послужило бы Гарри хорошим уроком.
Как только Луи собрался приступить к военным действиям, в коридоре послышались голоса.
Голос Гарри он узнал сразу. Альфа пел, и его хриплый глубокий голос разносился по коридору. Когда же Стайлс брал высокую ноту, тело омеги покрывалось мурашками. Что это была за песня, и о чем в ней говорилось, так и осталось для Луи тайной, поскольку слов песни нельзя было разобрать.
Лум задул свечу, бросился на постель и закутался в одеяло. Он не хотел, чтобы Гарри подумал, будто мальчик не смыкая глаз ждал его.
Дверь распахнулась.
— Ни черта не вижу… Где здесь кровать? — шатен узнал голос отца.
— Там, рядом с очагом, — сказал Лиам.
— Не хочу я спать. Зачем вы меня притащили сюда? — возмутился Гарри.
— Ш-ш-ш. Тихо! Не разбуди Голубку, — Луи удивился, что отец в присутствии Гарри и Лиама назвал его Голубкой. Между тем Уильям продолжал: — Он злится на меня. Правда, я оскорбил его — к чему врать? И он мне этого не простит. Хотя я готов на все, только бы он сменил гнев на милость.
Слова Уильяма, как острые стрелы, впивались в сердце мальчика. Ему стало жаль отца, захотелось вскочить с кровати, подбежать к нему, броситься на шею и сказать, что он прощает его.
— Не надейся на его милосердие. Его сердце столь же глухо к чувствам, как кожаный сапог, — проговорил Гарри. — И кому только взбрело в голову назвать его Голубкой? Какой он, к черту, Голубка? Дьявол — это уж точно, но никак не голубка.
— Когда Луи был маленьким, я как-то застал его на голубятне. Он собирал там голубиные перья, чтобы прикрепить их к рукавам курток Адама и Алекса. Луи убедил братьев, что с помощью таких крыльев они легко полетят с крыши, — хохотнул Уильям. — Разумеется, Луи знал, что полет не состоится: с детства был смышленым. Просто решил отомстить близняшкам — они за день до этого основательно побили его.
— И что же ты предпринял, чтобы этого не случилось? — поинтересовался Лиам.
— А ничего. Решил, если близняшки такие болваны, что их можно уговорить сигануть с крыши, то пусть прыгают и расплачиваются за собственную глупость, — сказал Уильям.
— И что же? Они и впрямь спрыгнули? — удивился Пейн.
— А то как же! Когда я в самый ответственный момент появился на голубятне, они — в смоле и перьях — уже лежали внизу. Над ними стоял Луи и хохотал так, что я думал, он лопнет. После этого его и прозвали Голубкой, — в голосе альфы слышались любовь и нежность.
— Меня эта история ничуть не удивляет, — мрачно заметил Гарри.
— Завтра я расскажу тебе о других его проделках, почище этой, но теперь займись делом и исполни свой супружеский долг. Мне нужны внуки, и чем раньше они появятся на свет, тем лучше, — сказал Уильям.
— Увы. Вряд ли мне представится возможность наградить вас внуками. Он ненавидит меня за то, что я принудил его к замужеству, — Стайлс улегся рядом с Луи.
— Время расставит все по своим местам. Только веди себя так, чтобы замужество стало для Луи желанным, — заметил Лиам. — А для этого есть испытанное средство - как известно, все супружеские пары улаживают свои размолвки и ссоры в постели. И ненависть в данном случае не помеха.
— Точно. Ненависть будоражит чувства и заставляет кипеть кровь. Воспользуйся этим, приятель! — кивнул Уильям.
Омега видел, как отец хлопнул Гарри по плечу. Затем Уильям и Лиам обнялись, затянули песню и, пошатываясь, вышли из комнаты.
— Луи! — кудрявый коснулся руки мужа.
Хотя от прикосновения Гарри шатена словно опалило огнем, Луи отвернулся и притворился спящим. Нельзя же, в самом деле, показывать альфе, что он хочет его. Особенно после того, как он запер мальчика в комнате, а сам ушел пировать. Признаваться в том, что в его отсутствие он чувствовал себя одиноким и покинутым, было бы по меньшей мере унизительно.
— Зачем ты разбудил меня? Оставь меня в покое, я хочу спать.
— Хорошо, я не стану больше приставать к тебе. Согрел мне постель — и ладно.
Гарри отодвинулся от Луи и повернулся к нему спиной. Через пару минут мальчик услышал его ровное дыхание — он спал.
Вот ведь незадача — судя по всему, Стайлс и впрямь решил больше не прикасаться к нему!
Луи охватило чувство одиночества. Все, кого он любил, предали его — Уильям, Джоанна, Лотти, Брайан… А Гарри равнодушен, даже не попытался снова прикоснуться к нему. А как бы Луи хотелось, чтобы альфа сжал его в объятиях и прошептал: «Луи, я люблю тебя!»
И тут он вспомнил зловещие слова Дерека: «Гарри не ответит на твое чувство. Никогда». Они вновь и вновь отзывались болью в сердце омеги, а когда боль сделалась нестерпимой, Луи обхватил себя руками и горько, навзрыд заплакал.
Проснувшись, мальчик первым делом провел ладонью по постели справа от себя. Никого. Гарри уже ушел, и простыни остыли.
Луи решил, что это к лучшему, но тут же спросил себя: так ли это на самом деле?
В дверь постучали, а потом послышался голос стражника:
— К тебе пришла Шарлотта. Прикажешь впустить?
— Разумеется.
Лотти держала в руках ярко-желтое платье.
— Луи, мать попросила отнести тебе свадебное платье.
— А что, сама она не могла принести?
— Нет, она сказала, что после того, как подралась, носа наружу не высунет, — девушка посмотрела на расстроенное лицо Луи и добавила: — Ты уж извини.
— Да ладно. Ерунда все это. Просто я хотел поблагодарить ее.
— Я передам матери твои слова, — Лотти посмотрела на платье. — Ну разве это не прелесть? Когда ты выйдешь, на турнире не будет омеги краше тебя.
— Я не надену этого.
— Но…
— Если хочешь, чтобы Брайан остался в живых, не возражай. Делай так, как я тебе скажу — и все будет хорошо. Платье, кстати, отнеси Кэрол.
Шарлотта изумленно взглянула на брата:
— Но что скажет лорд Стайлс, обнаружив, что тебя нет на турнире? Между прочим, Лиам сообщил мне, что на турнире ты должен сидеть рядом с самим королем!
— Не беспокойся. Я буду на турнире.
Лотти растерянно посмотрела на мальчика:
— Но скажи-ка, как ты поступишь?
— Прежде всего я остановлю Брайана. А потому ты должна помочь мне обмануть стражу.
— Как же это сделать?
— Очень просто. Закроешь лицо руками, скажешь, что тебе дурно, и попросишь, чтобы тебе помогли выйти во двор. Они побегут за тобой, вот увидишь.