Это самая лучшая явь, и других мне не надо.
***
Вы говорите тихо о любви,
А я боюсь Вам в нежности признаться.
Держа в своих ладонях Ваши пальцы,
Шепчу: «Пусть Вас Господь всегда хранит».
Я помню август – спали тополя,
И я от зноя в их листве спасалась.
А рядом – Вы. И мне тогда казалась
Такой огромной и живой Земля.
В глазах привычно зеленел миндаль,
Когда я в старой церкви Вас встречала.
О Вас молилась в полутемных залах,
И с Вами вместе собирала чай.
Любить так безоглядно, точно Бог,
Касаться плеч и обнимать несмело.
В моей груди сто тысяч солнц горело,
Когда я подарила Вам цветок.
Звенят, как льдинки, нежные слова,
Я испугать боюсь дыханьем время.
…В зеленой вазе веточка сирени
В рождественский сочельник расцвела.
***
"Я никогда не покину корабль", – в тёплых глазах – ожидание смерти.
Чайкой израненной бьётся ноябрь на перекрёстке соседних столетий.
В Северном море волну за волной чёрными красками пена рисует…
…Вам, лейтенант, непривычно темно – Вашу надежду развеяла буря.
Миг передышки – и снова гроза ломкие молнии всюду метает,
Ветер свивает в цветных парусах гибельный танец по самому краю…
Соль оседает, как снег, в волосах, Вас, лейтенант, преждевременно старя,
Вы, как и раньше, верны небесам, Ваши молитвы – из кремня и стали.
…Мне бы коснуться тебя хоть во сне, лёгкой улыбкой утешить в печали,
Я бы сдержала и ветер, и снег, лишь бы корабль твой спокойно причалил
В западный порт, где алеет заря розовой дымкой морского тумана…
Мне говорили, мечты – это яд… Я им не верю и верить не стану.
…Ты мне приснился в предзимний рассвет – пальцы белели на ручке штурвала,
Я тебе буду и сердце, и свет, я перед Богом тебе обещала.
Тёплой рукой я согрею твои – облако веры наброшу на плечи…
…Буря стихает у самой земли. Тёмное время, по счастью, не вечно.
…Старый корабль шепчет сказки волнам, ласковый вереск цветёт, словно небо,
Медленно падает с глаз пелена, Вам, лейтенант, теперь сумрак неведом.
Тает Луна в колыбели утра, милый мой друг, обнимать Вас – отрада.
…Если настанет для смерти пора,
я тебя выведу даже из ада.
***
Я живу в старой книге засушенным мотыльком,
Танцовщицей безногой на пыльных от слов страницах.
За потрёпанным выцветшим временем корешком
Календарным движеньем друг друга сменяют лица,
Я смотрю между строк – мне никто из них не знаком.
…Шестьдесят лет назад в Лилле я родилась на свет,
Был сентябрьский вечер, играло негромко танго,
Ветер пел колыбельную песню цветной листве.
…я росла на идеях Вольтера, Дидро, Декарта
(Мой отец был философ, а дядя – большой поэт).
…Мне случилось семнадцать, когда началась война.
Город заняли, люди бросали дома и вещи.
…А на сердце моём эдельвейсом цвела весна —
Я осталась одна, зажигала ночами свечи,
И смотрела, как тонет в рассветном огне луна.
…Его Дэвидом звали. Он был из чужих солдат,
Мы встречались тайком в старой церкви у въезда в город.
На обрывках газет, на тетрадных двойных листах
Он меня рисовал… Каждый штрих, каждый вздох и слово
Были счастьем для нас, невзирая на боль и страх.
Обручились мы тёплым июнем в ночной тиши,
Вместо свечек держали бумагу, холсты, чернила…
Под разрывы снарядов клялись мы в согласьи жить…
…я погибла ноябрьским утром, за день до мира.
Он кричал мне: "Живи", я шептала ему: "Дыши!"
…Он достал старый холст через двадцать одну весну,
И позвал меня снова: "Эдит!.."
Я пришла по зову.
Он писал нашу жизнь, словно море поет волну,
Как рисует поэт неземной красоты любовь, но
Я стирала слезу (в сотый раз!) и кляла войну.
Я смотрела в родные глаза и ловила взгляд,
Побелевших волос всё касалась прозрачной кистью…
Мне так много хотелось сегодня ему сказать
Но слова застывали… И скорбно летели листья,