Евсей Макарович все больше закипал, понимая, что размеренное течение жизни, до которого он был большой охотник, в ближайшее время обернется бурлящей стремниной.
— А это кто таков есть? — указал он на второй труп и уже собрался было распечь подчиненных, не умеющих ответить на элементарный вопрос.
— Это репортер Чептокральский, — раздался мягкий голос.
Присутствующие оборотили взоры к двери — в проеме стоял молодой человек лет 25. Это был чиновник сыскного отделения Илья Алексеевич Ардов, которого посыльный разыскал в портомойне в Мучном переулке и известил о приказе срочно явиться по указанному адресу. Он уже некоторое время молча наблюдал за происходящим.
— С чего вы это взяли? — хмыкнул старший помощник фон Штайндлер, которого раздражала манера молодого сыщика делать безапелляционным тоном взятые с потолка утверждения.
— Мы были знакомы, — пояснил Илья Алексеевич. — Он служил в «Санкт-Петербургских ведомостях», вел колонку криминальной хроники.
Как и положено этой братии, Чептокральский был типом энергичным и беспринципным, имел обширные связи среди половых, гостиничных привратников и уличных попрошаек, от которых за умеренную плату получал сведения о происшествиях, способных заинтересовать читателя. Зарабатывал неплохо, но быстро все спускал в кутежах и амурных похождениях, потому вечно пребывал в долгах и, как следствие, в поисках очередной криминальной сенсации. У Ардова с Чептокральским установился род деловых отношений, при которых сыщик время от времени обменивал у репортера несущественные детали какого-нибудь шумного расследования на сведения из глубин петербургской криминальной среды, которые Чептокральский хранил в своей голове без всякой системы в огромных количествах и с легкостью делился со всеми, кто мог посулить за них хоть гривенник. Был он человеком легкого и беспутного нрава, вполне безобидный; несмотря на лишний вес, одышку и вечный запах пота, считал себя неотразимым донжуаном и, как ни странно, пользовался у дам некоторым интересом.
— Очень хорошо, — сказал Троекрутов, и по его тону можно было без труда догадаться, что все совсем нехорошо. — Сидел себе господин капитан-лейтенант дома, никого не трогал, с дорогой женой чай пил… И тут является к нему парочка репортеров из «Санкт-Петербургских ведомостей», всаживают пулю в самое сердце и…
Евсей Макарович не докончил живописание воображаемой картины преступления, поскольку почувствовал, что его отвлекла какая-то деталь в собственном повествовании. Какая-то мысль, которая показалась спасительной… Сидел… пил чай… А, вот: жена!
— Господин капитан-лейтенант женат? — обернулся он к Свинцову, который пока что выглядел наиболее информированным из числа имевшихся на месте чинов полиции.
— Так точно! — бодро отозвался околоточный надзиратель. — Сидит на кухне, соли нюхает. Там с ней старший дворник Мошков, — добавил он, сбавив тон, — следит, как бы руки на себя не наложила — сильно переживает.
— Ну-с, картина, кажется, приобретает ясность… — заметно приободрившись, объявил пристав, прошелся по комнате и у двери развернулся на каблуках. — Жена крутила амуры с репортеришкой, вот и шампанское для этих нужд припасено было… Внезапно вернулся муж, — Троекрутов сделал пару шагов и расставил руки, показывая, в каком недоумении оскорбленный супруг мог застать картину распутства, — увидел прелюбодейство и в порыве страсти расправился с негодяем. Бах, бах! — Евсей Макарович произвел пару «выстрелов» из пальца. — Потом осознал весь ужас совершенного преступления, сел в кресло и — сам.
Подойдя к креслу, где покоилось тело, майор приставил палец к груди и издал звук выстрела, завершив свой нехитрый следственный эксперимент.
— Как мы видим, никакого отношения к военной службе убитого происшествие не имеет — налицо, с позволения сказать, обыкновенный адюльтер.
Евсей Макарович поправил шашку на боку и двинулся к выходу, намереваясь покинуть место преступления.
— А как же третий участник? — не сдержал удивления Жарков.
— Жена? — уточнил пристав, прекрасно понимая, кого имеет в виду криминалист.
— Нет, не жена, — насупившись, стоял на своем Петр Павлович. — Тот, кто стрелял в Лундышева. — Он указал на окно, в которое, как предполагалось, улепетнул убийца.
— Вам же сказали — имело место самоубийство, — скорчив снисходительную улыбочку, вступил в разговор старший помощник. — Добровольный расчет с жизнью в порыве горячего раскаяния. Никакого третьего не было. Дело раскрыто. — Фон Штайндлер подобострастно взглянул на начальника и получил в ответ одобрительный кивок. — Их высокоблагородие распутали преступление по горячим следам, расследовать более нечего. Я правильно говорю, Евсей Макарыч?