— Что увидели наверху?
— Дык, а что?.. Один, стало быть, лежит бездыханно, второй — то же самое в креслах, а Серафима Сергеевна кричит смертным криком, болезная… Ну, я сразу к Ивану Данилычу — доложить, стало быть…
— В котором часу Лундышев обыкновенно возвращался со службы?
— Обыкновенно к ночи уж. Так-то не раньше девяти, но бывало и того больше. Много работал, да. Что уж говорить, военный.
— А сегодня раньше обычного пришел, верно?
Дворник на мгновение задумался и как-то испуганно взглянул на сыщика.
— Раньше, — с удивлением согласился он. — Да, раньше. Сегодня раньше обычного.
Мошков с восхищением уставился на сыщика, пораженный примером столь глубокого проникновения человеческой мысли в самую суть вещей, — ему показалось, будто господин расследователь только что на его глазах раскрыл преступление. Или уж как минимум существенно продвинулся в разгадке причин, приведших к трагедии.
К сожалению, это было не так. Илья Алексеевич пребывал в растерянности. Происшествие никак не складывалось у него в лишенную противоречий картину. По всем внешним приметам версия господина пристава выглядела единственно возможной, но в голове подобно мухам летали какие-то отдельные мысли, не позволявшие принять столь простое объяснение случившемуся.
Чиновника сыскной полиции тронул за плечо Свинцов.
— Илья Алексеевич, тут вот водопроводчик Ермолаев доложить желает, — сообщил он и властной рукой вытряхнул из-за спины щуплого мужичишку в грязном переднике с пуком серых волос на голове. Тот был явно под хмельком, но держался молодцом, не заваливался, только мутный взгляд никак не мог поймать лица собеседника и все норовил занырнуть в облака, откуда ему, возможно, подмигивали ангелы.
— Я, ваше благородие, у Колывановых как раз шаровой кран починял… поломка у них вышла, екстиль…
— Не тяни! — тряхнул подопечного Свинцов.
— Выхожу — и вижу, — продолжил Ермолаев, словно встряска перебросила в нем патефонную иглу на новое место, — стоит тут вот, у сарая… Не наш жилец, екстиль! Это я вам как паче всех человек окаянен есмь… — зачем-то перешел на покаянный канон водопроводчик и принялся горячо креститься.
Свинцов опять встряхнул Ермолаева.
— Вот так вот на меня зыркнул и пошел, убо[1], — завершил он доклад.
— Опять надрался? — счел нужным встрять старший дворник, чтобы господа чины полиции не подумали, будто во вверенном ему домовом хозяйстве отсутствует должный надзор за работниками и обслугой.
— Вот так вот! — повторил водопроводчик и снова выпучил глаза, опасаясь, что в первый раз недостаточно точно передал этот дикий взгляд опасного чужака.
— Как выглядел? — вместо сыщика задал очевидный вопрос околоточный и вновь мотнул свидетеля.
— Ухо! — тут же отозвался Ермолаев. — Повернулся он ко мне вот так вот, убо… Гляжу — мать честная! Уха-то и нет совсем, екстиль! Словно корова языком! Даждь ми, Господи, слезы, да плачуся дел моих горько… — опять принялся молиться пьянчужка.
— Одноухий? — встрепенулся старший дворник, уловив, что наблюдение вызвало интерес сыщика. — Как же, бывал! Пару раз захаживал к Александру Петровичу. В дом не поднимался, здесь ждал.
— Справа или слева? — спросил Илья Алексеевич.
— Виноват? — растерялся Мошков.
— С какой стороны шрам?
— Справа или слева? — словно желая перевести слова сыщика на низкий язык водопроводчиков, громко повторил вопрос Свинцов и в который уже раз тряхнул измученного допросом Ермолаева.
Тот повертел головой, припоминая, в каком ракурсе застал незнакомца, и попытался примерить увечье на себя.
— Слева, стало быть, — наконец сообщил он.
— Точно, слева! — опять влез Мошков, желая и со своей стороны оказать пользу следствию. — Справа, кабы смотреть, есть, а слева — начисто то есть отсутствует.
— Вот так вот! — водопроводчик сделал движение, словно желал пятерней сорвать с собственной головы ухо, после чего опять принялся креститься. — Яко же бо свиния лежит в калу, тако и аз греху служу.
Илья Алексеевич кивнул Свинцову, и тот потащил Ермолаева прочь.
У дровяного сарая, который также решил осмотреть Ардов, был обнаружен полусгнивший сельдевой бочонок, кем-то заботливо приставленный к стенке. Именно над ним находился тот край крыши, где сыщик обнаружил свежий клочок сукна.
Все-таки исключать загадочного третьего участника преступления было пока рановато.
Вернувшись к подводе, Илья Алексеевич увидел Жаркова, который стоял на ступенях и прикуривал папироску.