Перевожу взгляд на Хлою и слышу, как сильно стучат мои зубы то ли от злости, то ли от адреналина.
– Ты видела это? Она хочет довести меня до клиники! Неужели после этого все продолжат считать ее невинной овечкой?
Хлоя протягивает мне бумажное полотенце.
– Вытри.
– Она сказала это при моих родителях! При Скарлетт! – Небрежно протерев руки, я комкаю салфетку и выбрасываю в мусорную корзину. – Чего она добивалась? Что, услышав это, они откажутся от меня, как от бракованного товара, и назовут ее своей новой дочерью?
– Думаю, она получила именно то, что хотела – вывела тебя из себя при всех. Если бы ты только отреагировала полегче, перевела все в шутку… Фелис бы проиграла. Мы с Сойером помогли бы убедить твоих родителей, что все это чушь.
Замерев посреди кухни, я, сморгнув слезы, внимательно смотрю на Хлою.
– Полегче? Я почти два месяца живу в аду, Хлоя. Сначала шантаж, потом драка, снова шантаж. Ложь Сойеру и родителям. Я потеряла место в команде, репутацию в школе и доверие родителей. Надо мной все смеются. Я потеряла уважение к себе!
– Милая, не говори так.
– Но так и есть. Там, в душевой, когда Каллум повредил руку… Я не говорила вам с Ви, потому что стыдно. Он сказал, что все закончится, если я попрошу его об этом, стоя на коленях.
Во взгляде Хлои мелькает ужас. Округлив глаза, она накрывает рот ладонью.
– Нет-нет, не уходи мыслями в минет, этого не было. Все закончилось тем, что я избила его полотенцем и пнула по заднице, если помнишь. Именно поэтому он и повредил руку, – отмахиваюсь я. – Но в тот момент я была в отчаянии и в шаге от исполнения мечты, ведь Сойер признался мне в чувствах, поэтому готова была даже встать на колени. Я сделала это, и в тот же миг мне стало противно от самой себя, Хлоя. Сколько бы я ни принимала душ, мне не отмыться от этого мерзкого ощущения.
– Милая…
– Знаю. И теперь я не могу открыто быть с Сойером, потому что это может лишить его будущего из-за гребаного Каллума и его чокнутого папаши!
– Райли, – тверже произносит подруга, указывая мне за спину.
Тело обдает холодом. Прикрыв веки, я делаю глубокий вдох и оборачиваюсь. В проходе стоит Сойер, и он выглядит более чем суровым.
– Принес успокоительное. – Он вертит оранжевый пузырек в пальцах. – Но, боюсь, мне теперь тоже понадобится.
Мрачный, как тень, Сойер проходит мимо и наливает воду в стакан. Вытряхнув на ладонь капсулу, он протягивает ее мне. Дрожащие пальцы подводят, и мне не с первого раза удается подхватить таблетку. Опустив ее на язык, я делаю большой глоток воды под пристальным взглядом Сойера. Скрестив руки на груди, он стоит, прислонившись к краю кухонного гарнитура. От вида его плотно сжатой челюсти у меня встают дыбом волоски по всему телу.
– Что? – только и спрашивает он.
Голос низкий, глубокий и далеко не добрый.
– Это долгая история.
– У меня полно времени.
– У меня тоже, – слышится голос мамы.
Прижав ладонь к груди, она подходит ко мне с осторожностью копа, пытающегося договориться с вооруженным преступником.
– Я знаю, у тебя что-то происходит, милая. Поговори с нами. Что бы ни происходило, папа не будет ругаться, он пообещал.
Чувствую, как моя нижняя губа трясется. Я в шаге от того, чтобы разреветься в истерике. Быстрее бы начало действовать успокоительное.
– У меня сейчас есть всего два варианта, Райли, – говорит Сойер. – Либо я выслушиваю тебя, либо иду набивать морду Каллуму, выбивая из него правду. И оба варианта мне одинаково нравятся.
Меня загнали в тупик, я чувствую себя мышью в банке, которая изо всех сил пытается выкарабкаться, но в какой-то момент устает и падает без сил. Я устала, и уже очень давно. У меня было достаточно времени, чтобы найти выход, но его нет. Пора попросить помощи.
– Я все расскажу, но у меня есть два условия. – Шмыгнув носом, я указываю на Сойера. – Ты пообещаешь, что не пойдешь никому набивать морду. И второе: я не буду говорить при Фелисити.
Глава 26
Начать историю было сложно. Сойер и наши с ним родители внимательно слушали, не перебивая. Даже мама. По тому, с какой скоростью менялись выражения их лиц – от удивления до неприкрытой злости, я начала опасаться их возможных действий после окончания разговора. Я рассказала абсолютно все о шантаже с нюдсами, но умолчала о личном дневнике, об этом всем знать ни к чему.
После моего монолога наступает тишина. Тяжелая и неприятная, от которой хочется сбежать. Первым молчание нарушает папа:
– Мы вместе пойдем к директору и все разрешим. Этот щенок ответит за свои поступки. И напишем заявление в полицию, подадим иск. Об этом инциденте будут знать даже за пределами Гамильтона.