Я прикрываю веки на пару секунд, потому что не могу выдержать его пристальный взгляд.
– Это не та ситуация, где легко все рассказать. А как бы ты поступил на моем месте?
– Поговорил бы с тобой.
– И ты не потерпел бы, что кто-то обращается со мной плохо и шантажирует. Ты бы пошел набивать Каллуму морду.
– Да, и это было бы мое решение.
Отстранившись, он берет новый ватный шарик и опускает руку к моим коленям, но замирает.
– Боюсь, колготки будут мешать.
Кивнув, я поднимаюсь и, шагнув за спину Сойера, поднимаю край юбки. Пытаясь игнорировать боль в ладонях, цепляю пальцами резинку колготок и стягиваю их с ног.
Вернувшись, я опускаюсь на кровать, плотно сжимая колени. Внезапно я вижу чудо, может, это и вовсе мираж, но на щеках Сойера появляется румянец.
Прочистив горло, он опускает голову, челка спадает на лоб, и я жутко хочу прикоснуться к его волосам, но не нахожу в себе смелости.
Сойер аккуратно стирает пятна крови вокруг ранки, а я всерьез задумываюсь о том, чтобы падать каждый день, лишь бы проживать этот миг снова и снова. Каждый день. Только есть ли у нас в запасе хотя бы парочка? Я не хочу верить, что из-за нашей войны с Каллумом Сойеру придется уехать. Не может закончиться все так. Это неправильно. Если кому и нужно исчезнуть из города, так это Каллуму, а заодно и Фелисити. Пусть заберет его с собой в Англию.
– Не хочу, чтобы ты думал, будто мне нравится принимать решения за тебя.
Сойер награждает меня скептическим взглядом, и в моменте мне даже кажется, что он сейчас рассмеется.
– Что? Да, я люблю командовать, но в таких сложных ситуациях мне как никогда хотелось знать твое мнение и прислушаться. Я слишком завралась, и это длится уже много лет. Если бы я не врала тебе все эти годы, то расставания с Каллумом и шантажа не было бы. Вероятно, наших с ним отношений вообще никогда бы не существовало.
Сойер не спрашивает, что произошло, не задает никаких вопросов, продолжая играть в доктора. Он дает мне возможность набраться смелости и наконец вскрыть все карты.
– Все началось летом в этой самой комнате, – почти шепотом признаюсь я. – Помнишь, раньше я всегда вела дневники? Каллум прочел один из них и узнал, что я люблю и мечтаю не о нем, а о другом парне. Я писала о тебе, Сойер.
На миг он замирает, а грудная клетка поднимается в резком вдохе.
– Писала много, даже слишком. Этот дневник вообще появился только потому, что мне нужно было хоть куда-то вылить свои эмоции. Ты сказал, что ждал с прошлого лета. Я ждала с самого детства, с тех самых пор, как пропускала любимые мультики, чтобы поиграть с тобой на заднем дворе. Возможно, тебя это напугает, но я была помешана на тебе, как Зоуи помешана на своей любимой группе. Когда ты сказал, что поцеловался с Джесси Мюллер, я была убита горем от того, что не я стала твоим первым поцелуем. Убита так, как может только безответно влюбленная четырнадцатилетняя девочка – рыдала без остановки и слушала на повторе Бритни Спирс «I was born to make you happy».
– Я думал, что заслуживаю песни покруче.
– Нет ничего круче этой песни! Если бы вы с ребятами исполняли каверы на Бритни, я бы ходила на все ваши выступления даже в самые прокуренные пабы.
Сойер касается ваткой ранки, и от неожиданности я с шипением вздрагиваю. Склонившись ближе, он опускает пальцы на неповрежденный участок кожи под коленом и дует на горящую ссадину. Это приятно холодит кожу, а мысль о том, что его губы так близко к моим бедрам, заставляет тяжело сглотнуть. Несмотря на боль, внизу живота вдруг появляется приятная тяжесть. Я точно попаду в ад.
Под грохот моего колотящегося сердца его пальцы внезапно тянутся к краю моей юбки, но уже через секунду я вижу, что Сойер просто поправляет ее, опуская задравшийся на бедре край.
– Чем взрослее мы становились, тем тяжелее мне было скрывать свои чувства. Именно рядом с тобой я научилась надевать маску вечного позитива, а когда ты уходил, я только и делала, что рыдала. Я ненавидела слушать, как тебе понравилась какая-то девушка, ненавидела твою улыбку в тот момент, когда ты читал их сообщения и писал ответ. У меня сердце будто в кипятке варилось каждый день, каждую минуту, я просто привыкла жить с этим фоновым чувством боли и обиды от того, что ты не видишь во мне никого, кроме друга.
Сойер поднимает голову и смотрит с сочувствием, которое мне совсем не хочется видеть в его глазах. Он прекрасно знает, какой плаксой я могу быть, поэтому понимает, насколько тяжело мне было притворяться.