– Хватит, – смеюсь я, когда Сойер обхватывает ладонью мой затылок, зарываясь пальцами в волосы, и опускает подбородок на мою макушку. – У тебя руки грязные!
– Уж почище, чем сюжеты твоих книг.
Я не могу долго делать вид, что не хочу этих объятий, поэтому сдаюсь. Вздохнув, прижимаюсь лбом к плечу Сойера и, прикрыв веки, просто наслаждаюсь его близостью. А еще я снова чувствую себя размазней, готовой разреветься в любой момент.
– Ладно, я была уверена, что место мое. Я рада за Ви, она заслуживает стать капитаном, но я…
– Но ты тоже заслуживаешь.
– Да. Это делает меня плохой подругой или вроде того?
– Ты работала на износ, Райлс, именно поэтому ты имеешь право злиться. Твое трудолюбие и желание получить место, которое ты заслужила, не делает из тебя хреновую подругу. Ты ведь это понимаешь?
– Мхм, но мне просто нужно было услышать это от кого-то. Спасибо, что принудил обняться и расклеиться.
– Ты с самого детства такая. Если будешь держать в себе, то истерика выльется в самый неожиданный момент. Не хочу, чтобы это произошло в школе на глазах у всех. Ну или же у меня не настолько благородные помыслы, и я просто хотел полапать чирлидершу.
Смех застревает в горле, когда рука Сойера спешно проскальзывает вдоль моего позвоночника, оставляя за собой волну мурашек, и опускается до поясницы. Он легонько похлопывает ладонью по моему бедру, а затем рука возвращается наверх, останавливаясь между лопаток так, словно ничего не произошло. Это действие занимает всего секунду, за которую я проживаю маленькую, но счастливую жизнь. Можно повторить на бис, пожалуйста? Неужели я так много прошу?
Мое сердце бьется быстрыми рывками, и я боюсь, что оно скоро выскочит из груди и больно ударит Сойера. Плитка шоколада под фольгой наверняка уже начала таять в моей вспотевшей ладони.
– Спасибо, что пришел. Все мысли крутились вокруг сегодняшнего дня, даже не получилось отвлечься на чтение.
– Не может быть, чтобы «Пошлость ярости» не отвлекла тебя.
– «Похоть гнева».
– Какая, к черту, разница? – Он тянется за книгой к прикроватной тумбочке и специально наваливается на меня всем телом, вжимая в матрас, чем заставляет глупо хихикать.
Не выпуская меня из объятий, он ложится на спину и открывает книгу. Моя голова покоится на его плече, а теплое дыхание Сойера касается моего лба. В пальцах все еще зажат шоколад, но я не могу пошевелиться, чтобы отложить его, потому все мои мысли сосредоточены на моем колене, которое лежит на бедре Сойера.
Я укрыта покрывалом, на моих ногах шорты, а на Сойере джинсы, но, несмотря на это, я остро чувствую тепло его тела. В такие моменты я поражаюсь тому, как мне удается держать себя в руках и не показывать, что в груди все полыхает, когда мы находимся так близко, касаемся друг друга, но при этом почему-то бездействуем. Хотя даже эта болезненная близость с четкими границами дозволенного все равно делает меня счастливой.
– Ты что, делаешь пометки прямо в книге? – спрашивает Сойер, шелестя страницами.
– Отмечаю некоторые моменты текстовыделителем.
– Это преступление, пусть даже и с такой ужасной книгой, как эта.
– Преступление – оставлять ее после прочтения такой, будто она новая. По потрепанности книги можно определить, насколько сильно мне понравилась история.
– Мне всегда казалось, что любимые книги берегут и сдувают с них пылинки.
– Видишь сбитый уголок? Это я швырнула книгу о стену, когда умер мой любимый второстепенный персонаж. С четыреста тринадцатой по четыреста сорок восьмую страницу в разных местах будут разводы от моих слез. Загнутые уголки страниц – пометки, когда я потеряла в одеяле закладку. Срез местами посеревший, потому что я носила ее с собой в рюкзаке даже после прочтения, чтобы возвращаться к любимым моментам. Этот экземпляр теперь не только история героев, но и история моего прочтения со своими шрамами. – Я указываю на сбитый уголок. – Автор потрепал персонажей, а я саму книгу. Все честно.
– И даже вот это. – Сойер указывает в самый низ страницы, где осталось жирное пятно от моего пальца. – Винтаж по-читательски, да?
– Нет, – признаюсь я, поморщив нос. – Это уже свинство. Кажется, я тогда опять сорвалась с диеты и ела пиццу. Это почти так же ужасно, как и переворачивать страницы обслюнявленным пальцем.
Усмехнувшись, Сойер внимательно разглядывает книгу.
– Странно.
– Что именно?
– Она не похожа на тебя. В смысле у тебя всегда все по полочкам, буквально. – Он кивает на книжный стеллаж, где на полках корешки обложек стоят строго по цветам. – То же самое и с твоими вещами в шкафу. А эта книга – просто олицетворение небрежности.