Увы, время разрушительно, солнце матриархата закатилось. Зато в Керале появилось единственное в мире законно избранное коммунистическое правительство. Почти стопроцентная грамотность в сочетании с массовой нищетой порождает буйную политическую активность: озабоченные социальной справедливостью сорок миллионов жителей Кералы постоянно устраивают забастовки, стачки и митинги. Многие вынуждены уезжать на заработки, в том числе к нам в Бангалор.
По совету Нидхи — веб-инженера из Кералы — мы с Раджешем-водителем отправились в отдаленную деревню в самой гуще плантации бананов, каучуковых деревьев и пряностей. Когда добрались, было около полуночи. Посреди двора полыхал трёхметровый костер.
Чуть поодаль от огня стояли несколько голых по пояс музыкантов в набедренных повязках — дхоти. Они отрешённо выбивали дробь — то чуть изогнутыми деревянными палочками, то ладонями.
Молодой человек в углу двора готовился к выступлению. На нем были ярчайшая широкая юбка и темно-бордовый накладной передник из папье-маше, с животиком и мощными женскими грудями. Лицо было разрисовано чёрно-красным орнаментом, похожим на ацтекский: кирпичные щёки в крупных узорах, огромные багровые губы. В обведённых чёрных глазах в пол-лица бессмысленно поворачивались белые зрачки.
Кто-то поднёс молодому человеку бутылочку; я думал, это «фене» — перебродивший сок орехов кэшью. Или, может, «тодди» — ферментированный на солнце пальмовый сок, похожий по вкусу на квас, а по воздействию — на шампанское.
Впрочем, нет — приглядевшись, я заметил на бутылке этикетку дешёвого виски.
Отпив, молодой человек взглянул в услужливо поднесённое ему зеркальце, велел поправить что-то в своей маске. Потом глянул ещё раз, и тут произошло чудо преображения: черноту его глаз прорезал белый всполох — в зеркале он узнал в себе древнюю богиню. Его глаза закатились; ничего человеческого в этом парне уже не осталось.
Полуголые барабанщики били всё требовательнее и ожесточённее, подчиняя себе ритм сердца и толчки крови в висках. Ноги богини в массивных серебряных ножных браслетах нетерпеливо подрагивали. Ей закрепили последний элемент облачения: огромный бордовый расписной круг, метра два в диаметре, весь расшитый сияющими узорами. Из центра этого круга выглядывало её жутковатое лицо с огромными серебряными клыками.
Богиня поднялась и прошла сквозь расступающуюся толпу, пританцовывая под барабанный рокот и помахивая кривым мечом; её грациозные и угрожающие движения были точны и бездушны. И вдруг, вибрируя от возбуждения, она бросилась в костер; два человека пытались оттащить её, но она легко вырвалась; пламя манило её, как свеча — огромное насекомое. Ещё один прыжок в огонь… и ещё один…
После нескольких полётов богини в самое сердце пламени костёр пригасили, а груду раскалённых докрасна углей рассыпали по двору. Под взвивающийся спиралью барабанный ритм богиня начала яростный церемониальный танец на живом ковре пламенеющих углей — босиком.
Почти загипнотизированный сложным рисунком барабанного боя, я и сам впал в некий транс. Увы, не слишком глубокий: я стоял босиком, как и всё — ведь территория Тейама священна, — и случайно наступил на уголек, отлетевший в сторону под мощной поступью богини. Резкая боль ожога напомнила мне: всё это реально — нечеловеческая, неземная фигура, тяжело летящая над ковром горящих углей, ритм барабанов, ввинчивающийся в жаркое влажное небо над моей головой, тугие приливные волны тёмного пальмового моря.
Минут через десять всё было кончено: угли начали остывать, богиня подошла к хозяевам усадьбы, заказавшим эту церемонию — Агни Тейам, — и стала благословлять их, грозно каркая и стращая кого-то своим кривым мечом. Ещё один юноша уже готовился к выступлению.
Когда богиня сняла свой наряд и смыла замысловатый узор, худой молодой человек с высокомерным лицом интеллектуала-брамина появился на свет. Я подошел к нему с некоторым трепетом:
— Простите, пожалуйста, мое любопытство, но разве у Вас не обожжены ноги?? Разве Вы не чувствуете боли?
Молодой человек был почтителен, спокоен и дружелюбен:
— Нет, сэр. Когда богиня входит в меня, я ничего не чувствую.
— А можно спросить, где Вы этому научились?…
— У моего отца, сэр. А он — у своего.