Как ему аплодировали! Ну, не так горячо, как Президенту, но всё-таки. Он ведь платил Левиафану сотни миллионов долларов в год и за такие деньги мог говорить всё, что угодно. Даже правду.
Интересно, как моя проблема компонент против сквозного функционала повторяет себя на совершенно ином, космическом уровне. Во время медового месяца после продажи MCR мы провели неделю с высшим руководством Левиафана. Ослепительно улыбающиеся, как с рекламы дантиста, сливки американского менеджмента, отвечающие за миллиарды долларов дохода каждый, конфиденциально жаловалась нам: в системе «сдержек и противовесов», созданных Президентом, ни один из них с места не может сдвинуться. Они блокируют друг друга, как автомобили в бангалорских пробках. Зато никому не вырваться вперед; на то и «сдержки и противовесы».
Вечером на корпоративном фуршете я беседовал с опытным коллегой из американской команды Сандры. Мне было любопытно, что он думает о сегодняшнем самозабвенном подхалимаже. Коллега моего вопроса не понял:
— Ты вообще о чём? Ну естественно, чтобы продвигаться наверх, нужно, чтобы тебя заметили!
У меня некоторые проблемы с тем, чтобы «быть замеченным»: в советской школе меня учили молчать, если нечего было сказать умного. Потом я научился сидеть тихо, когда и было, что сказать. Особенно если умного. Так было безопаснее.
Раз уж слиться в едином порыве осуждения подхалимства не получилось, я решил перейти на нейтральную тему, вроде Индии.
— Индия? Влади, как ты можешь жить в этой грязи и бюрократии? Разработчики там не умеют писать код, менеджеры бесполезны. Восточная Европа намного лучше. Так что ты думаешь, как нам исправить Индию?
Опять двадцать пять! Я слышал этот вопрос — «как исправить Индию?» — много раз, во всевозможных вариациях. Я его ненавижу.
«Ты не можешь „исправить“ Индию, чувак; Индия — это реальность, данность. Иди исправь самого себя и то, как ты работаешь с Индией», — хотел сказать я.
Но не произнес ни слова. Во-первых, этот округлый корпоративный разумник и сам был индийцем, родившимся и выросшим «в этой грязи» — в Керале; ляг карта по-другому, и в него могла бы входить богиня. А во-вторых, на него работало несколько сотен инженеров в Ченнае — и он хвалил их на каждом углу! Как же так?
— Конечно, моя команда отлично работает, но они такое редкое исключение, Влади!
Я это уже слышал: «Мои индийцы лучше других потому, что я — их лидер». Хорошо, что в нашем быстро меняющемся мире хоть что-то остаётся постоянным.
На этой встрече я точно понял, чего я не хочу. Над остальными мелочами ещё надо было поработать.
Религия Аджайла
Мы уже понимали, как будут выглядеть оргструктура, метрики, конвейер поставки. Мы решили: команды будут работать по строгим правилам скрама. Наш шедевр — чертёж кораблика Эво на стене, его операционная модель, — был почти готов.
Но ни консультанты, ни книги не могли подсказать мне, какими чарами превратить наши схемы и слайды в PowerPoint в настоящий бриг. И как уговорить тысячу с лишним инженеров подняться на борт?
Я штудировал мегабайты статей о трансформации и разговаривал со специалистами. Все говорили примерно одно и то же: «Команды на то и „самоуправляемые“, что сами решают, как им работать. Пусть экспериментируют и учатся на ошибках! Нельзя вскипятить океан (you can’t boil the ocean) — начни с малого, а потом масштабируй (scale up).»
Заканчивали они унифицированной оговоркой: «А впрочем, думай сам — каждый случай уникален».
Вот я и думал.
На грани тихого отчаянья просматривая бесконечные статьи, я наткнулся на любопытный спор: является ли Аджайл своего рода религией? Его противники настаивали: «Ну конечно, Аджайл — это религия, со своими ритуалами, священниками — скрам-мастерами и фанатичными адептами». Сторонники Аджайла яростно отбивались; даже «ритуалы» скрама были незаметно переименованы в «события» или «встречи» (events), чтобы избавить Аджайл от малейших подозрений в религиозном подходе.
Споря между собой, обе стороны разделяли общую установку: религии догматичны и бездумны.