Подойдя к Салову, Горький похвалил его.
— Хорошо вы играете. Чем-то русским, родным веет от вашего баяна.
В заключение вечера Алексей Максимович сказал:
— Мудрый был человек Ленин и не ошибся в вас. Мы, писатели, пытаемся показать в литературе нового человека, в вас я вижу этих новых людей, творящих чудеса.
С ответным словом выступил один из ударников:
— Алексей Максимович не любит, когда про него говорят. Но я скажу. Он наш родной, пролетарский писатель.
В самом начале декабря «Абхазия» была уже в Стамбуле. Осматривали мечети, дворцы султанов, любовались панорамой Босфора. Но так же, как и в Гамбурге и Неаполе, больше всего поразило тяжелое положение пролетариата Турции. На одной из крупнейших текстильных фабрик в Стамбуле, где побывали наши ударники, они спросили хозяина:
— Сколько у вас зарабатывают рабочие? Какова продолжительность рабочего дня?
Он ответил:
— Мужчины — 85 копеек в день, женщины — 60 копеек, подростки — 50 копеек. Продолжительность рабочего дня — 12 часов.
Далее ударники узнали, что рабочие не имели отпусков, социального страхования также не существовало, как и рабочего законодательства, и охраны труда. Молодые рабочие о таком знали только по рассказам.
«Абхазия» вернулась на Родину 6 декабря.
Салов много рассказывал на заводе о путешествии, о встречах с Горьким. Пружинщик из его бригады, Алексей Захаров предложил избрать Алексея Максимовича почетным ударником. Эта мысль вызвала одобрение всех. И 15 февраля 1931 года на имя Горького была выписана «Книжка ударника», которая была вручена писателю, когда в мае он вернулся в Советский Союз из Италии.
1931 год был особым годом в жизни Салова. В конце февраля Президиум ЦИК СССР принял постановление о награждении лучших ударников Советского Союза.
Их было всего 15 человек, и среди них Александр Петрович.
Тогда же по решению ВЦСПС в московском Парке культуры и отдыха имени Горького была создана Аллея ударников. Заводу АМО предоставлялось право первым назвать свою кандидатуру. Коллектив АМО назвал Салова. В течение двух лет стоял бюст Александра Петровича в Аллее ударников, а затем его передали на вечное хранение в Государственный музей изобразительных искусств.
Трудом велик человек. Это сказано про Салова. И где бы он потом ни работал, опыт первых творческих исканий всегда помогал ему. В 1933 году Салов был избран в завком на освобожденную работу.
Мечтой Салова было массовое изобретательство. Его гордостью был технический кабинет, открытый во Дворце культуры автозавода. Здесь демонстрировались новые изобретения автозаводцев, сюда для технической учебы и взаимного обмена опытом собирались заводские стахановцы.
Познакомиться с техническими нововведениями и поучиться у товарищей приезжал и прославленный стахановец, кузнец Горьковского автозавода Бусыгин.
…В 1937 году Салов снова в своем родном цехе. Он старший мастер пружинного отделения.
Но вот пришла война. Каждый день на фронт уходили сотни автозаводцев. Ушел на фронт и сын Салова Валентин.
Сутками не выходил с завода Александр Петрович: налаживал выполнение военных заказов, отправлял на фронт первые платформы с минами, снарядами и минометами.
Обстановка становилась все напряженнее. Враг приближался к Москве.
15 октября получили решение правительства об эвакуации завода в Ульяновск.
Салов вместе с первой группой товарищей выехал туда, чтобы подготовить прием заводского оборудования.
«Трудная и тяжелая была эта работа, — вспоминал он позднее. — Зима в тот год выдалась ранняя и холодная. Морозы достигали сорока градусов. Ноги в ботинках замерзали, и приходилось заматывать их в мешковину. Обогревались у костров, которые постоянно горели на берегу Волги».
Трудности не помешали москвичам в короткий срок построить автозавод. 30 апреля 1942 года был выпущен первый ульяновский грузовой автомобиль. С тех пор автомашины ежедневно грузились на железнодорожные платформы и отправлялись на фронт. Так было до Дня Победы.
Еще два с половиной года после окончания Отечественной войны трудился Салов на волжском заводе. Лишь в начале 1948 года семья Саловых вернулась в столицу. Поселились они в уютной квартире в бывшей Тюфелевой роще. Для жены и сына Александра Петровича автозавод второй дом. Более двадцати лет проработала здесь Надежда Ивановна. По примеру отца стал автомобилестроителем и Валентин Александрович Салов.
34 года проработал Салов на Московском автозаводе, трудился на разных участках, занимал различные должности — от молотобойца до старшею инженера цеха. Не жалел сил, щедро делился знаниями и опытом, умножал славу родного завода.
В 1957 году ушел на пенсию. С трудом привыкал к новому образу жизни. Решил поехать в родное село Жайск. Увлекся рыбной ловлей, сбором грибов, ягод. Но остаться в деревне надолго не смог. Манил завод. Хотелось увидеть родной цех, услышать привычный шум станков. И он не выдержал и пришел в партком — просить поручение. Ему, как члену Совета пенсионеров, поручили сопровождать экскурсии по заводу.
20 августа 1962 года Салова не стало. В некрологе, помещенном в заводской многотиражке, его товарищи писали: «Ушел от нас человек огромной инициативы, верного служения интересам партии и народа».
Во Дворце культуры автозавода есть небольшая комната с табличкой: «Комиссия парткома по истории завода». Ее посещают и ветераны труда, и молодые рабочие, ученые и журналисты, делегации из городов нашей страны и зарубежных государств. Здесь бережно хранятся все рукописи, материалы и фотографии, оставленные Александром Петровичем. К «фонду» Салова еще много раз будут обращаться историки и литераторы, изучающие славную деятельность советского рабочего класса.
АНДРЕЙ ФИЛИППОВ
Ю. Шпарог
Он проснулся, как всегда, сразу. Замешанная на густом запахе свежеиспеченного хлеба, сохнущих портянок, лежалого сена и еще чего-то своего, домашнего, темнота избы начала слегка разбавляться. В окно пробивался серый рассвет. Рядом тихо дышала жена. В дальнем углу за ситцевой занавеской ворочались во сне ребятишки, шуршал под ними сенник. С минуту полежал неподвижно. Плечи, ноги и поясница ныли. Особенно ноги. «К дождю», — с досадой подумал Андрей Севастьянович. Уже лет пятнадцать ломота в суставах служила ему верным барометром. Сказались годы работы на приисках, когда долгими часами приходилось стоять в шурфе по колено, а то и по пояс в холодной грунтовой воде.
Поднялся рывком. Под жалобный скрип половиц прошагал к двери, толкнул ее и жадно вдохнул прохладный утренний воздух. Было часов пять. В соседнем дворе прокричал петух. Где-то хлопнул ставень. По проселку прогрохотала телега. Деревня Бессоново просыпалась.
Утро действительно оказалось ненастным. С запада, со стороны Старцевой гривы, дул порывистый ветер. Он гнал низкие, набухшие влагой тучи. Первые крупные капли взрывали фонтанчики пыли на плотно утоптанной тропинке.
Андрей Севастьянович спустился по ней к берегу. Аба медленно бежала меж камышей, таща вниз, к Томи расходящиеся кольца дождевой дроби. На мостках было удобно. Андрей Севастьянович нагнулся, окунул в воду голову и плечи.
Когда вернулся, в избе уже не спали. На столе дымился добытый из печи горшок с крутой пшенной кашей, стояла крынка с парным молоком, лежала коврига хлеба.
Ел, как всегда, не спеша, обстоятельно. В огромной его руке деревянная ложка казалась игрушечной.
Когда поднялся, утерев полотенцем губы, стало будто теснее в избе. Без малого двухметрового роста, широченный в плечах, он олицетворял спокойствие.
— Вот мы и снова дома, женка, — повернулся он к хлопотавшей у печи женщине. — Пойду на работу наниматься.