— Дзендзель моя фамилия, а звать Сергеем…
Говорил Сергей с непривычным мягким акцентом, слегка коверкая слова. И этот акцент тоже показался Андрею Севастьяновичу приятным.
— Вот и хорошо, вот и познакомились. А теперь, Сергей, давай шабашить. Обедать пора. Потом я тебя, если хочешь, подучу малость. Ведь лопату держать всяк может, а вот землекопом быть не просто. Это тебе не огород копать.
Ели вместе. У парня оказалась лишь краюха хлеба. Андрей Севастьянович аккуратно развернул тряпицу с вареными картофелинами, куском посоленного сала, крупной луковицей. Как Сергей ни отнекивался, разделил все пополам.
К столам, где сидели землекопы, подошел десятник и сказал, чтобы после смены не расходились: будет рабочее собрание.
Снова застучали по рельсу. До вечера Филиппов и Дзендзель работали рядом. Андрей Севастьянович несколько раз подходил к Сергею, показывал, как лопату ставить, куда нажать, как сподручнее размахнуться, чтобы подальше отбросить землю. Ученик оказался способным. Рабочий день подошел к концу.
У тех же столов под открытым небом собралось человек двести. На таратайке приехал представитель Кузнецкого райкома партии.
Когда все разместились и притихли, он встал у торца стола и рассказал о работе XVI партийной конференции.
«Тогда у нас еще не было клубов, — вспоминал о том первом собрании на площадке Андрей Савастьянович. — Собрались под открытым небом. Но слушали рабочие внимательно. Я не во всем тогда разбирался, но одно мне запомнилось: партия говорила, что построить хорошую жизнь можно только общими силами, при повышении производительности труда каждого рабочего, что необходимо организовать социалистическое соревнование, ударные бригады… Слушая, я вспоминал годы изнурительного труда своего на приисках и шахтах, хозяевами которых были богачи — иностранцы, и думал, что так оно, наверное, и есть: рабочим людям нужно самим ковать свое счастье…»
Докладчик прочитал обращение конференции к рабочим и крестьянам и начал рассказывать, какой огромный завод будет построен здесь, на площадке, какие дома и клубы вырастут в городе, как изменится, обогатится родная Сибирь. Представить себе все это было трудно. Но верить хотелось.
Потом выступали рабочие. Особенно горячо говорил Миша Губкин — комсомолец из плотничьей артели.
— Пополнения ждем на площадку дня через три, А жилье подготовить успеем ли? Я предлагаю не по восемь, а по десять часов работать!
Рабочие оживились, зашумели. Послышались реплики, то одобрительные, то насмешливые.
От группы молчаливо сидевших в стороне сезонников к столу подошел мужик.
— Чего придумали еще! Народ измотать хотите? Не выйдет, время не царское, не каторжное! На кой нам тот завод и металл сдался? Жрать его не будешь. Нам вот что надо, — и одной рукой он подергал себя за полу, а другой похлопал по животу.
На него зашумели, и мужичонка юркнул обратно к своим.
Домой возвращались в сумерках. Сергей шел рядом и скупо рассказывал о себе:
— Почему у меня выговор такой, интересуетесь? Так я ведь не здешний. Еще два года назад в Румынии жил.
И перед Андреем Севастьяновичем понемногу развертывалась судьба этого полюбившегося ему с первого взгляда парня.
…Десять лет исполнилось Сергею, когда он, сирота, оказался один в родном Кишиневе, оккупированном боярской кликой Румынии. Его детство чем-то напоминало детство самого Филиппова. Непосильная работа в кузнице, горькая доля батрака… Время шло. Юноша-украинец в поисках заработка исходил города и села по берегам многоводного Дуная. Был грузчиком в Галаце, брался за люфой, самый тяжелый труд, лишь бы не помереть с голоду. И росла в душе Сергея ненависть к миру, в котором одни купались в роскоши, а другие — большинство — обрекались на полуголодное существование.
Зверская палочная дисциплина, побои и издевательства, которым подвергали унтер-офицеры и офицеры насильно мобилизованных в армию, переполнили чашу терпения парня.
Темной осенней ночью 1927 года девятнадцатилетний Сергей Дзендзель, бывший румынский солдат, переплыл Днестр и оказался на берегу, где, как он слышал, рабочие и крестьяне строили новую жизнь. Здесь его и подобрали советские пограничники. А в 1928 году он, уже рабочий Карской экспедиции, сплавлял лес к берегу океана.
Когда до него дошла весть о начале строительства Кузнецкого металлургического комбината, парень не задумываясь поехал в Кузнецк.
— Приехал я сюда в феврале, — спокойно говорил он. — И не жалею. Только специальностью овладеть хочется.
Потом с улыбкой добавил:
— Верите, Андрей Севастьянович, когда в первое утро в бараке проснулся, никак голову от нар оторвать не мог. В чем дело? Потом сообразил: волосы примерзли. Теперь-то здесь хорошо, жарко, как будто из нашей Молдавии и не уезжал!
Долго в ту ночь ворочался Андрей Севастьянович. Никак не мог заснуть. Думалось о том, что ждет впереди, о Сергее Дзендзеле, о том, каким будет завод. Наконец усталость взяла свое. И приснился Филиппову необычный, никогда не виданный город с домами, поставленными друг на друга в несколько этажей. А он шагает по нему и почему-то поет.
Утром, проснувшись, бросил жене:
— Хватит думать! Будем на новое место, куда укажут, избу перевозить. Здесь земля стройке нужна.
Прошел год. Многое изменилось на площадке. Полным ходом шло сооружение вспомогательных цехов, широким фронтом проводилась планировка территории, начались земляные работы на котлованах под фундаменты основных цехов.
Особенно ускорились темпы после XVI съезда партии.
Решение съезда предусматривало как важную народнохозяйственную задачу, притом в короткие сроки, строительство новых и реконструкцию существующих заводов черной и цветной металлургии. А строительство на Востоке второго основного угольно-металлургического центра страны являлось задачей первостепенной важности. Кузнецкстрой стал всенародной ударной стройкой. Со всех концов страны мчались сюда эшелоны с материалами, оборудованием, людьми. Это были посланцы партии и комсомола — представители рабочего класса крупнейших промышленных центров: Москвы, Ленинграда, Украины. В коллективы строителей они внесли пролетарскую закалку, напористость, партийную принципиальность.
В ответ на призыв ЦК ВКП(б) всемерно форсировать строительство Урало-Кузнецкого комбината ЦК ВЛКСМ объявил его подшефной стройкой комсомола.
Площадка напоминала огромный муравейник. Механизации почти никакой не было, все делалось вручную. Основным орудием земляных работ была лопата. Тысячи землекопов, плотников, бетонщиков делали свое нелегкое дело. Подобно гигантскому сепаратору стройка впитывала тысячи людей, отбирала все ценное, способное и как пустую породу отсеивала налетное, случайное. Углублялись котлованы, поднимались леса, в напряженном труде выковывался коллектив строителей.
На площади у строящегося здания заводоуправления выросла деревянная трибуна с высокой мачтой. На вершине ее — пятиконечная звезда. Право зажечь красный огонь получали победители в соревновании.
Не раз уже доводилось протягивать руку к заветному рубильнику Андрею Севастьяновичу. Его знали сотни людей. С ним советовались, просили помочь, когда предстояли особо сложные и срочные земляные работы.
Когда он работал, нередко у котлована останавливались вновь прибывшие на стройку. Нельзя было не любоваться скупыми, четкими движениями землекопа, за которыми скрывались огромный опыт, природная смекалка и удивительное «чувство земли». Там, где обычно землекоп откалывал грунта на лопату, Андрей Севастьянович одним ударом умел обрушить огромную глыбу. Казалось, он работал не спеша, размеренно. Но когда в конце смены замерялись результаты, люди диву давались, а прораб поначалу даже не верил: вместо 7 кубометров но норме Филиппов умудрялся вынимать из котлована 20 и больше кубометров грунта.
Как-то у траншеи, где он работал, остановился один из американских инженеров, работавших на Кузнецк-строе. Немного понаблюдав, он через переводчика спросил: «Какая у вас выработка за смену?» И выслушав ответ, воскликнул; «Это удивительно! Вы, мистер Филинноф, есть человек-экскаватор!»