Так и прикипело к Андрею Севастьяновичу с легкой руки иностранца это «человек-экскаватор».
Люди строили завод и в совместном труде изменялись сами. С того памятного собрания что-то перевернулось в душе Андрея Севастьяновича. Лошадь он продал. И хотя по-прежнему был заинтересован в заработке, больше не высчитывал, как когда-то, сколько получится сегодня. Все чаще волновали его другие, поначалу непривычные мысли. Однажды поделился ими с несколькими ребятами из артели:
— Понимаете, работаем вроде и хорошо, но ведь можно куда лучше. Что такое артель? Один с сознанием трудится, а другой, вроде Федора Лисина нашего, так и старается где полегче пристроиться. А учета никакого. Всем поровну.
— Прав ты, Севастьяныч, — согласились землекопы. — А как быть?
Филиппов сморщил лоб и перебил товарища:
— Погоди, Антон, не к тому я, что лодырь у меня лично кусок хлеба крадет. Он государство обкрадывает. Ведь когда все добросовестно работать станут, насколько быстрее завод пустим? А лодырей, по моему пониманию, одними словами не устыдишь! Их и по карману не грех тряхнуть!
С ним согласились. И на одном из собраний Андрей Севастьянович предложил разбить артель на звенья. Каждому звену начислять но результатам работы, наладить между ними внутриартельное соревнование.
Кадровые рабочие поддержали. Но артель была большая. случайных людей много. Они и зашумели: «Что же это получается, в деревне коллективизацию проводим, людей объединяем, а Филиппов рабочий коллектив разлагать вздумал!» Так ни до чего не договорились, разошлись.
Шагая домой, Андрей Севастьянович переживал обиду. «Прав ведь я, — думал, — только высказать так, чтобы поняли, не смог. Хотя, чего там! Кто хотел, тот понял. а те… они что, сегодня здесь, завтра не будут».
Он оказался прав. Вскоре на стройке широко начал внедряться хозрасчет. Вместо артели сформировали бригады. И не кого-либо другого, а его избрали землекопы своим бригадиром.
— Да что вы, ребята, — смутился Андрей Севастьянович, — неграмотный я, трудно мне будет.
— Справишься, — уверенно ответили ему. — А где надо — поможем.
Теперь Андрей Севастьянович приходил домой поздно. Бригадные дела отнимали немало времени. В течение смены работал вместе с другими, а после обходил участок, прикидывал со звеньевыми, как сподручнее завтра людей расставить, как организовать работу, чтобы никому не пришлось простаивать.
Бригада была большая — 60 человек. И о каждом приходилось думать, к каждому присмотреться. Действовал он больше примером. Заметит что не так, подойдет, возьмет в руки кайлу или лопату и на деле покажет, как нужно сделать.
Авторитет бригадира рос, нерадивые или взялись за дело, или ушли. И дела быстро пошли в гору. Через два месяца бригада впервые выполнила сменное задание на 130 процентов. О ней заговорили на стройке.
Но и дома, после изнурительного дня Андрей Севастьянович не находил покоя. Он стал строже, часто задумывался.
— Что ты, Андрей, хмурый ходить стал? — спросила как-то жена. — Не захворал ли часом?
Он повернулся к ней, минуту подумал.
— Знаешь, трудное это дело, людьми руководить. Боялся сначала. Теперь вижу — получается. Но и беспокойство все время. Не оплошать бы, доверие народа оправдать.
Иногда он подсаживался к старшему сыну, когда тот склонялся над учебниками. Сидел молча, наблюдал. А однажды, всегда уверенный, спокойный, с явным смущением спросил: «А трудно это, сынок, читать выучиться?»
С тех пор так и завелось, что сынишка каждый день понемногу стал заниматься с отцом.
И однажды Андрей Севастьянович, который раньше кресты ставил в бумагах, удивил прораба. Взяв в руки карандаш, старательно вывел в наряде: «Филиппов».
Все больше ощущал бригадир, как необходима емуграмота. Впоследствии он вспоминал;
«Когда пришел на стройку, представление мое о будущем заводе было самое что ни на есть смутное. Думал, что он похож на тот кирпичный спиртоводочный завод, который видел я в Кузнецке. Но когда развернулись работы, покрылась огромными выемками земля, стал я понимать, что такой махины, как эта, которую мы строим, мне не только видеть не доводилось, но и представить себе трудно.
И когда я наконец понял, какие великие дела творятся здесь, захотелось мне узнать больше. Любопытство великое проснулось во мне. Гляжу, бывало, на рабочего, который, шевеля губами, уткнулся в газету — и зависть меня берет. Сколько интересного небось написано! Да какой я и бригадир, коль неграмотен.
Тридцать восемь лет мне стукнуло, когда первый раз на занятия ликбеза пришел. Труднее мне сначала показалось карандашом водить, чем лопатой землю кидать. Смену отработаешь — рубаха сухая. А вот, пока читать, писать научился, не раз пот со лба рукавом утирал. Но осилил я грамоту все же, хотя другой раз на сон времени мало оставалось.
Зато когда первый раз сам по слогам в газетке разобрался, как будто второй раз на свет народился. Словно бельмо какое с глаз снял. Сейчас, наверное, другой студент, когда диплом получает, не испытывает такой радости, какую я тогда испытал».
Бригада пополнилась молодежью. Андрей Севастьянович внимательно присматривался к ребятам. Хотя настоящих навыков у них еще не было, привлекали бригадира комсомольский задор, горячее желание сделать больше и лучше. Ставил он их к опытным землекопам, следил, чтобы старики передавали свои навыки.
Те поначалу ворчали:
— Что это ты, Севастьяныч, детский сад разводишь? Морока с ними, а толку чуть. Только заработки падают.
Филиппов отмалчивался, но однажды не выдержал. Отозвал в сторону особо несговорчивого землекопа.
— Ты, Иван, брось парня на побегушках держать. Тебя мама, поди, сразу землекопом с лопатой родила? Нет, говоришь? Тогда сделай для парня то же, что когда-то другие для тебя сделали, — делу учи.
И уже сурово добавил:
— А не захочешь — без тебя бригада проживет.
Разговор стал известен в бригаде, и отношение к молодежи изменилось. Постепенно ребята втягивались, перенимали опыт. Заводилами среди них были комсомольцы Ваня Гордиенко и Антон Щетинин.
Однажды Антон остановил бригадира.
— Андрей Севастьянович, у ребят предложение есть.
— Какое такое предложение? — насупился бригадир.
— Давайте создадим в бригаде комсомольское звено.
Мысль Андрею Севастьяновичу понравилась.
— А что же, давайте. Только, чур, от стариков не отставать!
Щетинин широко улыбнулся:
— Что вы, Севастьяныч, мы вам еще на пятки наступать будем.
Звено работало отлично, и о нем заговорили.
Но затея с молодежью обернулась и неожиданной стороной.
Как-то в конце смены непоседливый Щетинин подошел к бригадиру.
— Андрей Севастьянович, наше звено решило после смены на воскресник идти. Надо комсомольцам с литейного помочь.
К тому времени строительство фасонно-литейного цеха, от пуска которого зависело строительство остальных основных цехов, было объявлено подшефной стройкой комсомола. Филиппов об этом знал, но предложение сразу насторожило.
— На литейном намотаетесь, а завтра скиснете. Духу по-настоящему работать не хватит.
Парень не растерялся.
— А вы бы тоже нам пособили. Тогда быстрее управимся.
— Ишь, шельмец, что задумал! Еще и нас втравить хочешь. Не выйдет!
На этом разговор кончился. Но когда ребята строем двинулись к площадке литейного, бригадир не утерпел. Подмигнул землекопам и спросил:
— А мы что же, хуже? Айда с ними.
Кое-кто остался, по большинство пошло за бригадиром. На литейном работа спорилась. К Филиппову подошел прораб — совсем молодой парень. Лицо его показалось знакомым.
— Андрей Севастьяныч, здравствуйте! — обрадованно воскликнул он. — Вот уж такой подмоги не ждал. На том котловане никак не справимся. Земля трудная. Может, пособите?