«Бывало, подлетит Королев к самому лучшему рессорщику Аброспмычу и говорит ему:
— Ну как? Скоро? Ведь срок кончился. Давайте скорее, оставайтесь ночами, а лонжероны чтобы через два дня были готовы.
— Через… д…ва дня будет готово, — спокойно отвечал старый рессорщик (Абросимыч заикался).
И действительно, Абросимыч приготовил лонжероны раньше срока на 12 часов».
Первый автомобиль был собран в ночь на 1 ноября 1924 года. Около машины собралось много народа. Все ждали, когда работа будет завершена. Наконец все готово — один из слесарей-сборщиков повернул заводную рукоятку на пол-оборота. Мотор сразу же зашумел, но тут же заглох. В цеху стало тихо-тихо. Со второй попытки мотор завелся и с шумом заработал. «Ура!» — пронеслось по цеху. Кругом все радостно шумели. Вместе со всеми ликовал и Салов.
Десятая машина была собрана днем 6 ноября. Машины покрасили в красный цвет — цвет знамени Советском власти. Утром 7 ноября они выехали во главе заводской колонны, двинувшейся на Красную площадь. На первой машине был лозунг: «Рабочий-хозяин строит автопромышленность, которой не было у капиталиста-хозяина»; вторая была украшена плакатом с лозунгом: «Обеспечим советским автомобилем детище революции — Красную Армию».
«На одну из машин посадили уборщицу — бабку Марью, — рассказывал Александр Петрович, — когда-то служившую прислугой у Рябушинского».
На Красной площади колонна амовцев была встречена аплодисментами.
На завод возвращались на своих новеньких машинах. Промчались через всю Москву буквально за полчаса. «Вот это техника, — думал Салов, — вот это машины!» Вечером в клубе состоялся торжественный вечер. В президиум выбрали лучших рабочих, представителей Моссовета, ВСНХ, Металлотреста, делегацию крестьян из подшефного села.
После торжественной части выступала заводская самодеятельность: пели, плясали, драмкружок показал спектакль. Допоздна царило веселье на заводе.
Тот день произвел на Салова неизгладимое впечатление: впервые он явственно ощутил силу коллектива, силу коллективного труда и счастья.
Дома он сказал жене Надежде Ивановне, которую незадолго до этого привез из Жайска, о намерении вступить в ряды коммунистов.
— Так ты же малограмотный, — удивилась она, — да с хозяйством у нас туговато. Надо бы денег поднакопить, свой угол заиметь, а то вот живем у чужих людей, каморку снимаем, а у нас дите скоро будет.
— Ничего, Надюша, трудом все можно добыть — это я сейчас здорово понял. А что малограмотный, так на курсы пойду. Выучусь.
В партию Александр Петрович вступил в 1925 году. Тогда же записался в школу малограмотных, посещал коллективные читки «Ленинской библиотеки», стал выписывать газеты. Все больше и больше увлекала общественная работа. Стал рабкором заводской газеты, организатором местного отделения общества «Безбожник», а вечерами занимался на литературных курсах при ВЦСПС. Научился смотреть на жизнь глубже, шире. Стал понимать, что дела цеха и завода — это и его дело: что он тоже в ответе за нее, что делалось в коллективе.
29 октября 1926 года на открытом партийном собрании завода утверждалась кандидатура нового директора Ивана — Алексеевича Лихачева. Слушая биографию Лихачева, Салов сравнивал ее со своей: директор был всего на два года старше Салова, так же, как и он, начал рано трудовой путь. Был слесарем на Путиловском заводе, служил на флоте, потом — контузия и увольнение в запас. Принимал участие в организации рабочих дружин.
«Наш, рабочий, — думал о новом директоре Салов, — такой вытянет завод, работу наладит». Вместе со всеми проголосовал за решение: «Постановление МК о назначении тов. Лихачева директором завода считать правильным. Оказывать коллективное содействие тов. Лихачеву в его работе».
Рессорный цех был одним из самых трудных на заводе. Командовал здесь Мохов, в прошлом владелец нескольких крупных заводов, выпускавших рессоры и пружины. Лишь острая нужда в специалистах заставила руководство завода пригласить Мохова на АМО мастером в рессорный цех. Мохов воспользовался отсутствием квалифицированных рабочих, собрал вокруг себя приятелей, которые в штыки встречали любое начинание в цехе, а сам потихоньку проводил свою линию: срывал работу, потакал прогульщикам и лодырям. Нередко в канун религиозного праздника отпускал рабочих на несколько дней-в деревню к родным. Плохо было с трудовой дисциплиной. Работали не более пяти-шести часов, а остальное время тратилось на пустую болтовню, хождение по цеху, курение. Нередко бывала пьянка.
Со всем этим надо было решительно бороться, и коммунисты (а их было всего четыре человека) решили дать бой моховской компании, подобрать своих ребят и обучить их рессорному делу. Специальность рессорщика — сложная, пять лет готовил Мохов раньше учеников. А Салов и его товарищи решили обучать новичков за год. Подобрали рабочих, поставили их к плитам. Моховские приятели отговаривали:
— Слушай, братишка, брось, все равно не выйдет.
Мохов же ругал рессорщиков: зачем допустили неучей к плитам?
Но уже первые результаты были обнадеживающие. За пять месяцев овладел специальностью рессорщика Захаров, а за ним еще несколько молодых рабочих стали рессорщиками.
Однако традиции компании Мохова сломать было нелегко. Моховцы открыто мешали работе, а потихоньку даже вели антисоветскую пропаганду. Как-то произошел такой случай.
На Курский вокзал прибыл большой состав вагонов с хлебом. Потребовалась срочная выгрузка. Завод должен был послать 150 человек. Из рессорного цеха выделили 10 желающих.
Первыми записались Салов и мастер Бахов.
— Давай, Сергей, пойдем к рессорщикам Мохова и им предложим, — сказал Салов.
Бахов согласился. Когда они подошли к плите Куликова, там уже собралось несколько человек, и Салов услышал:
— Ребята, в деревнях наших отцов грабят, а здесь наш же хлеб заставляют выгружать! — Это говорил Агейкин, друг-приятель Мохова.
Салов сразу же вступил в разговор.
— Агейкин, если ты не хочешь ехать на выгрузку — это твое дело. Но не провоцируй. Зачем агитируешь других.
Агейкин покраснел и злобно набросился на Салова:
— Иди отсюда подобру-поздорову!
Его поддержал рессорщик Желтиков:
— Пусть весь хлеб сгниет, а выгружать не пойдем!
В сердцах Салов сказал:
— Эх, вы! Ну и сидите здесь, мы и без вас управимся.
Эту сцену видел Захаров — один из лучших рабочих.
С обидой он сказал Салову:
— Долго еще будем терпеть их безобразия?
— Ничего, Алексей, — ответил Салов, — не расстраивайся. Наша задача — их перевоспитание, и мы это обязаны сделать. Они поймут и пойдут за нами. А пока смотри, сколько ребят записалось — шестнадцать вместо десяти.
Летом 1928 года на завод приехал Алексей Максимович Горький. Вместе с сыном Максимом он осматривал цехи, отделы, интересовался производством, жизнью рабочих, условиями их быта. Пояснения давал директор Иван Алексеевич Лихачев, подробно рассказывавший о генеральной реконструкции АМО.
В обеденный перерыв в цехе «Шасси» состоялся митинг. Все проходы между верстаками и полусобранными автоматами были забиты людьми. Горький поднялся на трибуну, которой служила платформа взятого со сборки грузовика. Дружное «ура!» прокатилось по цеху. Когда приветствия смолкли, Горький сказал:
— Ну что вам сказать, товарищи? Удивляет меня все это. Удивляет, как это вы ухитрились за столь короткое время построить такое предприятие, а самое главное — самих себя перестроить…
— Приветствую вас от всей души, молодые созидатели новой жизни, приветствую! — закончил он свою речь.
Затем на трибуну-грузовик поднялся молотобоец Алексей Карпов. От рабочих он преподнес Горькому подарок — автомобильный поршень с шатуном, на котором были выгравированы слова: «Двигателю нашей литературы».