Когда штамп готовили к третьему испытанию, Хлюстов подошел в конце смены к Салову и сказал:
— Давай, Саша, останемся вечером испытание делать.
— Хорошо, — согласился Александр Петрович. — А лучше, если останется вся бригада. Дела хватит: кто наметку будет править, кто греть, кто поддавать, вертеть колесо, закаливать.
Бригада осталась.
До ночи возились со штампом, но опять неудача. Требовалась еще кое-какая переделка.
Утром рабочие узнали, что штамп опять не работает. Решили пока прекратить работу над штампом. Это подбодрило моховцев. Они решили окончательно опорочить изобретение Хлюстова и ударную бригаду. Расчет их был прост:
— Не суйтесь не в свое дело. Переделать порядки в цеху вам не удастся. Работать по-новому не будем.
И вечером после смены моховская компания стала готовить «похороны» изобретения и изобретателя. Смастерили крест из досок, намазали мелом стальные прутья, которые должны были изображать свечи, сделали из всякого тряпья голову, глаза, нос, руки, ноги. Устроив все это, положили «покойника» на плиту между штампами, а на лоб вроде венца прикрепили бумажку с надписью: «Упокой раба божьего Владимира Хлюстова».
По бокам поставили свечи из прутьев, в ногах — крест, на котором был прикреплен кусок фанеры с надписью: «Помер во цвете лет молодой изобретатель тов. Хлюстов».
Утром проделки моховцев первым увидел мастер Бажов. Он буквально остолбенел. Начали подходить рабочие. Собралось человек 50. Смех, ругань, крики…
О случившемся доложили директору. Иван Алексеевич дал распоряжение помочь Хлюстову. Новый штамп был изготовлен через два дня. Испытания дали прекрасные результаты: изобретение позволило снизить себестоимость передней рессоры с 2 рублей 80 копеек до 1 рубля 62 копеек. За год использование нового штампа дало экономию в 12 тысяч рублей.
Хлюстова премировали — это был праздник всей бригады. А вскоре в заводской многотиражке появилась заметка «Осиное гнездо», в которой резко осуждалась «моховщина».
На открытом собрании цеха крепко досталось моховцам. Уже тогда всем стало ясно, что времена Мохова ушли безвозвратно.
Собрание единодушно приняло решение: учитывая, что виновные в травле изобретателя Хлюстова раскаялись, оставить их на заводе (раньше думали их уволить), а Титову, как организатору, объявить строгий выговор.
Салов шел с собрания домой, и мысль о том, что коллектив поручился за виновных, не покидала его. «Теперь весь цех в ответе за их дела», — думал он.
На следующий день Александр Петрович собрал вокруг себя активистов.
— Хорошее решение мы вчера приняли, — сказал он. — Не карать, а воспитывать людей надо. Думается мне, что вчерашний урок не пройдет даром ни для кого.
— Хорошо бы объявить наш цех ударным, — сказал кто-то.
— Не готовы мы еще к этому. Ведь до сих пор живем по-старинке: «Каждый за себя, один бог за всех».
— А ты бы, Александр Петрович, — весело предложил кто-то, — принес в цех свой баян. Говорят, играешь знатно. К музыке всегда народ тянется. Вот и соберем всех в красном уголке.
Так и порешили. На другой день в обеденный перерыв из красного уголка разнеслась звонкая песня. Собрались рабочие вокруг Салова.
Впоследствии Александр Петрович вспоминал: «Баяном мы приучили народ к красному уголку и взялись за дело посерьезней». Здесь же, в красном уголке, стали проходить занятия по политграмоте. Желающих набралось немало.
Изо дня в день цех набирал темпы; и когда цех зубчаток вызвал рессорщиков на соревнование, Салов предложил объявить рессорный цех ударным и, в свою очередь, вызвать на соревнование прессовщиков. «Признаться, боялся я, — рассказывал потом Салов, — что рессорщики не примут такого предложения. Но большинство меня поддержало и утвердило организатором ударных бригад».
В рессорном цехе, в котором работало 66 человек, было создано 10 ударных бригад. Бригадирами назначили самых опытных рабочих, коммунистов и комсомольцев.
Ударники взяли обязательства: уменьшить брак до 1/2 процента (раньше он был 2 процента), изжить прогулы до нуля, обучить двоих или пятерых чернорабочих работе рессорщиков или пружинщиков, снизить себе стоимость продукции на 12 процентов, вести всем членам бригад общественную работу.
Среди рационализаторов был и сам Александр Петрович. Одно из его предложений ускорило выпуск на рубке и обжимке пружин в три раза, но самое ценное в его работе было то, что он мог организовывать и воодушевлять людей. По его инициативе рессорщик Кокорев изобрел новый штамп, второй штамп для задних рессор оде лал Володя Хлюстов, мастер Бахов внес семь предложений… В результате всего этого три пружинщика стали выполнять работу шестерых. Большой экономический эффект дали и другие рабочие предложения.
Еще один вопрос очень волновал Салова, «Что значит соревноваться, — думал он, — и не знать результатов соревнования? Это значит идти вперед с закрытыми глазами и не видеть своих достижений. Я стал подумывать о том, как поставить учет соревнования в своем цехе».
И вот что было придумано — в цеху повесили большую доску и отмечали на ней всю жизнь коллектива, чтобы каждый рабочий видел результаты своего труда: как выполняется план, много ли рационализаторских предложений внесено, кто делает брак, а кто прогуливает. Такие же доски завели и по бригадам. Дали бой прогульщикам. Их обсуждали на рабочих собраниях, крепко отчитывали по-своему, по-рабочему. И это было лучшим лекарством. Прогулы полностью исчезли. Но цех имел свои «традиции», и сразу искоренить «моховщину» было трудно. Разные применялись меры, и одним из способов было полное доверие к людям. Руководителем ударной бригады рессорщиков было решено назначить Агейкина, который когда-то принимал активное участие в организации «похорон» изобретения Хлюстова. Ответственное назначение совершенно изменило человека. Его бригада стала одной из лучших: ни брака, ни простоев, а сам Агейкин считался лучшим рационализатором цеха.
Доверие, внимание и товарищеская взаимопомощь изменили не только Агейкина. В ударных бригадах люди перерождались буквально на глазах. Уходили в прошлое индивидуализм, злопыхательство, производственное хулиганство. Например, Желтиков и Сабаев — тоже из числа организаторов тех самых «похорон» — стали ударниками и рационализаторами.
— Для меня, как парторга цеха — рассказывал потом Александр Петрович, — самой главной тогда была работа с людьми. Какое счастье видеть, как на глазах перерождались люди! Вот, например, Сабаев — сын кулака, был известен на заводе до 1929 года как хулиган и дезорганизатор производства. А потом совершенно переменился: в 1936 году был награжден орденом Ленина. А таких, как Сабаев, много.
Постепенно рессорный цех из отстающих переходил в передовые. Успешно выполнялись обязательства.
Уже в июне или июле 1929 года цех дал удвоенную программу. В этом большую роль сыграло соревнование за снижение расценок. Как-то подошел кузнец Таланкин к Салову и сказал: «Я вот также хочу по твоему примеру рабочий день уплотнить и расценки снизить. Боюсь только, как бы не смеялись».
Салов его поддержал и предложил вызвать на соревнование бригаду Зайцева. На следующий день в цехе висел плакат: «Бригада Таланкина снижает добровольно расценки на 15 процентов и вызывает на соревнование бригаду Зайцева».
— Ну как, Горшков, — спросил Зайцев, — ответим, что ли?
— Гляди. Тебе, как бригадиру, виднее.
Вскоре появилось новое обязательство — бригада Зайцева снижает расценки на 18 процентов и вызывает бригаду пружинщиков. Приняв вызов, пружинщики вызвали на соревнование рессорщиков.
Как ответят рессорщики? Ведь в свое время они категорически отказывались. На этот раз все согласились, да как — некоторые снизили себе расценки на 37–42 процента. Больше всех в цехе!
В 1930 году рессорный цех занял в соревновании по заводу второе место и получил большую премию. «Рессорщики, — пример всему заводу, — писала заводская многотиражка. — Будьте смелыми, решительными и напористыми, как они, изучайте их опыт».