Выбрать главу

Я неуверенно потянулась за деньгами. Подарки от Ганьо обычно поступали мне через маму.

– Спасибо.

Я привезла с собой все сбережения, спрятав их в сумочке, и думала, как быть, когда деньги закончатся. Теперь Ричард давал мне целую пачку наличных. Интересно, на месяц? Хотелось знать, сколько и как часто будут давать денег, чтобы правильно распланировать бюджет. Однако я не стала тратить время на эти вопросы, а вновь спросила о муже, пользуясь маминым отсутствием.

– Он вернется на следующей неделе, – ответил Ричард.

– И приедет ко мне?

– Э-э, в некотором роде… Посмотрим. Пока отдыхай.

Он вошел в лифт и, обернувшись, широко улыбнулся. Я еще долго стояла перед серебристыми дверями. Опасения вновь затмили радость, как в день свадьбы. Вот бы Ганьо перестали секретничать, ограничиваясь крупицами информации, и наконец в подробностях объяснили мне происходящее. Мама, вероятно, не согласилась бы со мной, но, по-моему, им следовало заранее сообщить мне, что меня поселят отдельно от мужа. А вообще, он должен был сам мне все объяснить – в конце концов, я теперь его жена. Но нет, меня засунули в эту квартиру и вручили карманные деньги, как школьнице. И что теперь прикажете делать? Сидеть на месте, сложив ручки, и ждать у моря погоды?

Мама рассердилась на меня, когда я поделилась с ней недовольством. Назвала меня неблагодарной и заявила, что не понимает, зачем я хочу все знать.

– Эликем Ганьо – твой муж. Разве этого не достаточно?

Раздраженная, я ушла в свою комнату и позвонила Мавуси.

– Не представляю, чтобы я вышла замуж и не жила с мужем в одном доме! По-моему, надо расспросить Ричарда, когда он придет в следующий раз, – встревожилась сестра.

– Сказала же, он ничего не объясняет, только юлит.

– Говори с ним твердо, и он поймет, как серьезно ты настроена. Пусть уяснят, что ты не какая-то девочка, которой можно помыкать.

– Ага, звучит все просто. Но вдруг тетушка разозлится, если узнает о моих расспросах? Что тогда?

– Хм-м…

– А я не пытаюсь устроить скандал, просто хочу разобраться. Как мне стать хорошей женой, если рядом нет мужа?

Мы с мамой постепенно привыкли к новому распорядку дня: ранний подъем не позднее шести, затем чистка и уборка каждого уголка в квартире. Я прогнала горничных, которые заявились на следующее утро после нашего приезда.

– Мы убираем все квартиры, мадам, – объяснила одна из них, но я оставалась непреклонной. У нас никогда не водилось слуг, даже при отце. Мне просто неуютно с чужими людьми. Кроме того, мы и сами справлялись.

– Может, Ганьо тебя проверяют, – сказала мама, волоча швабру по кухонному полу, в то время как я протирала окна синим раствором, который взяла у уборщиц.

– В смысле?

– Ну, хотят поглядеть, какая из тебя жена. Станешь ли сидеть, сложив ручки, пока другие за тобой ухаживают.

– Хм-м. – Я задумалась на мгновение. – Но ведь тетушка меня уже знает. Кроме того, проверять следовало до свадьбы, теперь-то какой толк?

– Молодая ты еще, чтоб понимать такие вещи. – Мама неодобрительно покачала головой – этот жест, вкупе с опущенными уголками губ, предвещал очередную порцию нотации.

За несколько дней до свадьбы Ричард навещал нас в Хо, и мы с мамой попросили его рассказать о той женщине. Он сообщил, что Эли с ней познакомился, когда впервые поехал в Либерию. Он недавно окончил университет, факультет философии (не по собственному выбору), и его старший брат Фред, работавший в то время национальным секретарем правящей партии, отправил его на цементный завод, который он открыл с группой инвесторов.

– Ты станешь там моими глазами и ушами, – сказал Фред брату, провожая его в аэропорт.

Ему сняли квартиру в столице, в Монровии, и назначили служебную машину. Эли с радостью взялся за работу: далеко не каждый выпускник без опыта получает такую возможность. Ему потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к особенностям страны: к другому акценту, к потреблению в пищу листьев, которые он считал несъедобными, к полуразрушенным зданиям, изрешеченным пулями и заросшим мхом из-за многолетней войны и проливных дождей; к толпам безработной молодежи с ожесточенными лицами, которые терзались мыслями о тяжелом прошлом и безнадежном будущем. Эли сопереживал людям и их вынужденной суровой жизни. Однако работа ему быстро разонравилась: он должен был заглядывать работникам через плечо и докладывать обо всем в Гану, что не вызывало симпатии к нему у коллег. Неприятно, когда при твоем появлении люди мрачнеют и сгибаются над столами. К тому же он чувствовал, что способен на большее.