Найти Ирину Сергеевну (не уверен, что это её настоящее имя) труда не составило. Заметив меня в фойе театра, она склонила голову, что было, наверное, приветствием.
— Добрый вечер, — таинственная дама на меня выжидательно посмотрела — рада Вас видеть. К сожалению, у нас сейчас нет времени для беседы, мне вскоре нужно будет уйти… У Вас что-то срочное?
— Не срочное, но важное. Здравствуйте. Где мы можем с Вами поговорить, чтобы нам никто не мешал? Я даже не знаю сколько времени для этого понадобится, может быть я сбегу после первых же фраз…
Она не удивилась:
— Конечно, сбежите, можете не сомневаться! И, уверяю, бежать нам будет легко, я буду с радостью Вас сопровождать, — голос был приятный и её шутка меня немного успокоила — а увидимся после концерта, если хотите, на этом же месте.
Последующие мои размышления были какие-то отрывистые и путанные, как у пьяного:
— Мой путь пока безопасен и шаги на нём ни к чему не обязывают, — рассуждал я под музыку Шостаковича, сидя в последнем ряду партера. В это самое время на сцене мастер ударных инструментов стоял на том самом месте, где когда-то ночью оказался я и следовал партитуре, бросая редкие взгляды в зрительный зал. Не думаю, что он искал там меня. Хотя…
Давно опустели и погрузились во мрак чудесные старинные интерьеры, зрители разошлись, а мы всё сидели в театральном буфете, где к нам отнеслись с пониманием и оставили в покое.
— …Откуда вы так много обо мне знаете?
— Объяснить это непросто, Александр Павлович. Но вот понятный пример: видите, лежит на Вашем блюдечке чайная ложка. Вы сами туда её положили и уверены, что знаете о ней всё. Но белое блюдечко к ложке гораздо ближе; видит, чувствует и понимает лучше, буквально касается её и даже поддерживает. Мы — это самое блюдечко. Чистое и неприметное. Тот, кто кладёт ложку прямо на стол, остается без блюдечка. Надеюсь, понятно?
— Понятно… Значит, я сам вас выбрал?
— Правильно. Это Вы сами.
— А когда же это случилось?
— Вспоминайте. Самое незначительное событие, скорее всего очень давнее, могло Вас к этому подвести. А возможно, это было тяжелое переживание, невосполнимая потеря или даже акт насилия…
Я напрягся, почувствовав, что разгадка близка. Руки неприятно задрожали и мне пришлось положить их себе на колени. Неужели те избиения, которые случались дома после каждого неуспеха в школе тому причина? Неужели это тот ужас, когда казалось, что меня убивают, и сделал из меня послушное и безответное существо, неспособное к протесту? Или тот неизвестный мужчина, который, заговорив и запугав несмышлёного мальчика, над ним надругался? Или это женщины, оттолкнувшие меня навсегда и тем самым поставившие всем его переживаниям низшую оценку, напоминающую клеймо? Или нужно копать ещё глубже? Нет, это невыносимо. Нужно уйти отсюда быстрее…
Словно издалека я услышал голос:
— Вы так тяжело вздохнули…Что-нибудь получается?
— Сомневаюсь. А лучше сказать — не могу домыслить. Сил нет, как много сразу нахлынуло. Но вот, мне только что подумалось — может быть я бежал от своих демонов в ваши сады потому, что там я в безопасности? Да, пожалуй, так оно и есть… И что, зачем я вам такой никчёмный понадобился: даже в магазине чувствую себя изгоем — чтобы сделать простую покупку, ботинки купить к примеру, прошу кого-нибудь побыть со мной. И вам нужен совет такого человека? — я почти кричал.
— Именно такого человека. Именно ударенного жизнью и желающего подняться. У него уже есть смутное понимание того, что следует искать — мы достаточно прозорливы чтобы разглядеть в нём это. Но точно назвать нашу цель по имени пока не можем, ибо сами блуждаем…