Он много лет ел одну и ту же еду - рис, дал (горох) и три сорта овощей.
За его диетой всегда тщательно следили, для того, чтобы диабет, от которого он страдал, был под контролем.
Деварадж сидел на кухне и взвешивал каждый грамм пищи, чтобы подсчитать калории.
Мне было трудно понять хрупкое здоровье Ошо.
Я вспоминаю, что когда я в Лондоне сидела в белом туннеле, в медитационном центре, я первый раз увидела фотографию руки Ошо.
Я заметила тогда, что он не может быть просветленным, потому что у него такая короткая линия жизни.
Это должно быть христианская обусловленность заставляла меня думать, что просветление означает, что человек становится бессмертным.
Так что для нас было большой новостью, что Ошо экспериментирует с новой едой - американским геркулесом, омлетами и однажды даже спагетти, которые он вернул нетронутыми, сказав, что они напоминают индийских червей.
Он немного смотрел телевизор и совершил несколько путешествий в Нью-Йорк.
Ошо исследовал весь замок и оказывался в самых неожиданных местах, улыбаясь, когда мы застывали в шоке, никогда не видя, чтобы он куда-то шел, кроме как сесть в свое кресло в Будда холле.
Он зашел в мою прачечную в подвале.
Когда я повернулась и увидела его стоящим в дверях, я была так удивлена, что поставила горячий утюг прямо себе на руку.
Итальянская Анаша, которой не повезло оказаться в правильном месте в правильное время, чтобы увидеть Ошо во время его прогулок по замку, написала ему письмо, спрашивая, не избегает ли он ее?
Когда он навестил ее, во время уборки, он любяще обнял ее за талию.
Ошо был всегда так далеко от нас, всегда Будда, который говорил с нами с подиума или помогал нам двигаться в незнакомые реальности во время энергетических даршанов, что это было экстраординарным для нас.
Он продолжал везде появляться неожиданно, и я обнаружила, что я стала более осознанной в течение дня, я вспоминала дзенские истории о мастерах, которые неожиданно появлялись с палкой и ударяли ученика - разве что у Ошо не было палки, а просто любящая улыбка.
Но я никогда не могла удивить его и я спросила его однажды, был он когда-нибудь удивлен?
Ошо ответил:
"Нет того, кто мог бы удивиться.
Я отсутствую, также, как если бы я был мертвым, только с одной разницей... сейчас мое отсутствие имеет тело, а потом мое отсутствие не будет иметь тело".
Я была в состоянии удивления или скорее в состоянии постоянного шока по поводу перемены обстановки.
Я скучала по коммуне, несмотря на то, что я имела счастье быть вместе с Ошо.
Америка всегда казалась мне нерожденной; я всегда чувствовала ее несформированной, как зародыш, у которого еще нет души, в то время как Индия ощущалась древней и пропитанной магией.
Мой опыт с телевизором показывал, что это одновременно опасно и опасно привязанностью, как наркотик.
Первые несколько дней, когда я смотрела телевизор, я просыпалась каждую ночь крича от кошмаров.
Однажды я разбудила всех в замке, и когда я открыла глаза, Нирупа легко поглаживала меня по голове, приговаривая: "Все в порядке, все в порядке".
Я прекратила смотреть телевизор, и я не удивляюсь, что умы людей настолько забиты чепухой и насилием из-за телевизора.
Я сидела одна в башне с закрытыми глазами, но медитация не была такой глубокой для меня.
Воздух вокруг больше способствовал тому, чтобы влюбиться.
Почти каждый в замке влюбился.
У Вивек и у меня была любовная связь с одним и тем же человеком, но не было ссор, не было ревности.
На самом деле мы смеялись по этому поводу.
Я знаю, что "обычно" это считается странным, даже есть подозрение, что человек на самом деле не любит, если нет ревности.
Но я училась тому, что верно противоположное.
Там, где есть ревность, нет любви.
Именно здесь, Анандо, которую я впервые встретила в медитационном центре в Лондоне, и Деварадж, доктор Ошо, встретились, и началась любовь, которая длилась много лет.
В последние шесть лет я носила бесформенные оранжевые робы, так же как и все другие.
Теперь было время приспосабливаться к новому окружению.
Наша одежда по-прежнему была цвета восходящего солнца и мы носили наши малы, но теперь мы носили "американскую одежду".
В моем случае это была панковская одежда, на которой были молнии на коленях, плечах и многих других частях моей анатомии, молнии, которые могли быть расстегнуты.
Я уверена, что мы выглядели достаточно дико, когда мы исследовали наш новый район маленькими группами, приходя в волнение и смеясь по поводу всего, что мы видели.
Мы на самом деле прибыли из другого мира.
Ошо начал брать уроки вождения.
Шила и ее новый муж Джейананда приехали однажды на черном роллс-ройсе с откидывающимся верхом.
Ошо сошел вниз по ступеням замка вместе с Вивек и надел черные русские шляпы «а-ля Гурджиев» на трех пассажиров.
Он сел за руль.
Автомобиль поехал вниз с холма, при этом верх все время поднимался и опускался, вверх и вниз, потому что Ошо, пока они ехали, пробовал все кнопки.
Мы, зрители, были в шоке, потому что мы никак не ожидали, что он будет править сам! Должно быть прошло лет двадцать с тех пор как он водил машину, и это была маленькая индийская машина и он ездил по другой стороне дороги, в Индии.
Но какой прекрасный вид!
Каждый день Ошо приглашал двоих человек проехаться с ним и Вивек.
Для некоторых пассажиров это было гораздо больше, чем они ожидали, и они возвращались потрясенные и с белыми лицами.
Больше одного раза Вивек просила крепкое виски, после ее возвращения в замок, чтобы успокоить нервы.
Ошо любил ездить быстро.
Забывая, что он был единственный человек на дороге действительно "проснувшийся" и, следовательно, в большей безопасности, чем кто-нибудь еще, а у его пассажиров перехватывало дыхание и раздавались приглушенные крики, когда он широким движением брал поворот.
И он всегда двигался по самой быстрой части дороги.
Не раз Ошо говорил, что в машине; слишком много страха.
Однажды он остановил машину и сказал, что если люди не расслабятся, он совсем прекратит вести машину.
Сидящий сзади водитель сказал: "Но вы только что чуть не столкнулись с машиной!" - и он ответил: "Это ваше суждение! "
Нирджун - мужественная шестидесятилетняя женщина, которая готовила для Ошо, описывала свою поездку в темную, ветреную ночь как самое радостное переживание своей жизни. Позже Ошо сказал, что она была единственным человеком, который действительно присутствовал.
Поскольку Ошо уезжал два раза в день на прогулку на машине, мы обычно сидели на поляне, рядом с кустом гортензии, усыпанным голубыми цветами, в начале каменной лестницы, и провожали его музыкой.
Там был Ниведано, темный и таинственный бразилец, который был тогда молодым санньясином. Годами позже, по-прежнему играя музыку для Ошо, он проявил свой другой талант - умение строить водопады.
Там был Говиндас, бледный немец, который играл на ситаре так же хорошо, как любой индиец, и Яшу, испанская цыганка, которая одновременно играла на двух флейтах, ей аккомпанировала ее трехлетняя дочь Кавиа на колокольчиках.
Рупеш (играл для Ошо на табле) был динамомашиной энергии, и я была настолько рада видеть его, когда он приехал, что я прыгнула на него с таким энтузиазмом, что сломала себе передний зуб о его голову.
Наши соседи-монахи слышали музыку и сходили с ума.
Они обвиняли нас в практиковании черной магии и совершении "ритуальных жертвоприношений".
Шила теперь прочно заняла позицию секретаря Ошо, и Лакшми, которая делала эту работу в Индии, была свободна; Ошо посоветовал ей расслабиться и ничего не делать.
На самом деле, годом позже он сказал ей, что если бы она его послушалась, она бы к этому времени уже достигла просветления.
Она попробовала играть вместе с музыкантами, у нее не получилось; она решила готовить.
Увы, был уже вечер, когда она приготовила обед, так что это тоже не сработало.