Отыгрались мы, естественно, на следующий год, втихаря предупредив Ликута, чтоб не вздумал "на бис" сыграть, как бы ни хотелось его большой банде "продолжения банкета". Недисциплинированная толпа, своего умного царька не послушавшая и домой не спешившая, тоже продолжения захотела, и не нашлось вождя, способного её урезонить и от такой самонадеянности предостеречь. Как и в реальной истории, эти разбойники довыкаблучивались, встретившись в чистом поле с оправившимся от прошлогоднего разгрома и пополнившимся местными испанскими ауксилариями Эмилием Павлом. С этими нарушителями дисциплины у нас никакой договорённости, естественно, не было, да и один хрен Тит Ливий им звиздец "предсказал", так что не было и нам никакого резону с ними миндальничать. Мы и не миндальничали, зажав разбойников в клещи между римским преторским легионом и нашим, тоже неполным, но усиленным тарквиниевскими наёмниками, а беглецов лёгкой пехотой и кавалерией перехватив. Вот там резня была изрядная! Ну, не восемнадцать тысяч, конечно, укокошили — там столько и не было, даже с обозными "шестёрками" этот сброд считая, но немало укокошили, весьма немало. А вот почти две с половиной тысячи пленных — это да, было дело. Около тысячи их наши вояки захватили, да и сбагрили их почти всех на хрен римлянам по сходной цене. Около сотни только потолковее себе оставили, а остальному отребью место — на римских рудниках. Потом Второй Турдетанский с кавалерией селения оретан с веттонами пошерстил, семьи участников набега повязав и к нам в рабство уведя. В общем, и долг свой союзнический в лучшем виде исполнили, изрядную благодарность Луция Эмилия Павла этим заслужив, и поголовье разбойничье на сопредельных лузитанских землях проредили, и восточных соседей хорошо пуганули. Полезная всё-таки штука — наше попаданческое послезнание.
А главное ведь — "испугаться не на шутку" после того первого набега законный повод поимели, и теперь как раз на этом основании и от римлян лимесом отгораживаемся, и крыть новому наместнику Дальней Испании — Публию Юнию Бруту — абсолютно нечем. Начали-то ведь задолго до реванша, которого, ясный хрен, "не предвидели", а опасность разбойничьего вторжения и с римской стороны, судя по тому первому набегу — вполне реальная. Так что сугубо супротив лузитан с веттонами и оретанами наш юго-восточный лимес строится, и пусть устыдится всякий, подумавший иное…
Миликон ведь наш тогда ради пущего эффекта сразу же — вместе с преторским курьером — и своё посольство в Рим снарядил. Эмилий Павел тогда подкреплений у сената просил, а наши послы — римских инструкторов для обучения нашей турдетанской армии, да непременно из числа матёрых сципионовских ветеранов — ага, именно в тот самый момент, когда Риму они все и самому позарез нужны — против Антиоха. В инструкторах нам, ясный хрен, отказали, как и собственному претору в подкреплениях, но тут наше посольство снова о веттонских землях заканючило, в которых нам, естественно, тоже отказали, а куда ж это годится — так обламывать друзей и союзников? Некрасиво это выходило, и когда послы Миликона попросили хотя бы уж, чтобы те римские граждане, которые будут жить и вести свои дела на территории турдетанского государства, и службу военную проходили в турдетанской армии, причин для отказа у сената не нашлось. Ну кто там может жить из римских граждан кроме вольноотпущенников, да торгашей, то есть не подлежащих призыву в римские легионы по определению? Поэтому "на будущее" сенат этот договор охотно принял и тут же ратифицировал.
— А для чего вам это, кстати, понадобилось? — поинтересовался Трай, прекрасно знавший, из кого состоит на данный момент вся "римская" диаспора в царстве Миликона.
— Мне — вот для него, — ответил я ему, указывая на Волния, сосредоточенно пыхтевшего в детской кожаной "солдатской" амуниции с маленькой, но тоже окованной железом и вполне функциональной лопатой.
— А разве он у тебя не считается тоже вольноотпущенником?
— Считался в прошлом году. В последний ценз я хорошо заплатил квестору, и его записали свободнорожденным. Кому мы в Риме нужны, чтобы сверять даты его рождения и моего "освобождения"? — собственно ценз проходит в Риме, где специально для этого раз в пять лет избираются два цензора — в прошлом году цензорами были Тит Квинкций Фламинин и Марк Клавдий Марцелл, но по римским колониям вдали от столицы они не ездят, по заморским провинциям — тем более, и тамошние списки граждан проверяются местными властями, после чего и подаются в Рим на утверждение цензорами, так что реально нашим цензором был не Фламимин и не Марцелл, даже не сам Эмилий Павел, а всего лишь его квестор.