После ужина нас вызвали к нему всех троих, а там уже и легат, и все военные трибуны окромя арестованного, и центурион-примипил, и префекты союзников. Нас он, кстати, тоже таковыми собравшимся представил. Довёл обстановку, которую мы знали получше его, зачитал сенатское предписание, объявил об арестах в войске и наконец о предстоящей в свете всего этого задаче. Для постановки её он, впрочем, легату слово передал. Тот сразу же назначил крайним — то бишь ответственным — младшего военного трибуна и выделил в его распоряжение латинскую Тибурскую когорту и турдетанских ауксилариев, то бишь нас. Сама же задача ему была поставлена немудрёная — изображать с умным видом номинальное командование, но командовать при этом то, что умные люди подскажут. Трибун глазами хлопает, а легат снова квестору слово передаёт, и тот уже разжёвывает, что имеются в виду выделенные ему союзные префекты — центурион Тит Восконий и три почтенных турдетанских сенатора из Оссонобы. Римляне все подобные органы сенатом кличут — и карфагенский Совет Трёхсот, и гадесский Совет Пятидесяти, и наш Большой Совет, так что в этом смысле он определил нас правильно. Разжевал, велел приступать к исполнению, все изобразили "хайль", и мы приступили, то бишь выступили.
— А с чего это меня вдруг к ПРЕФЕКТАМ союзников причислили? — спросил меня Тит Восконий, когда я поравнялся с ним, — Я же просто центурион.
— Ну, ты ведь по факту командуешь всей когортой.
— Да когорта-то — полторы полных центурии осталось…
— И всё равно когорта остаётся когортой.
— Так я ей уже добрых полмесяца командую, и никто не спохватывался…
— Ну так и давно пора. Ты постарайся только не погибнуть и не оконфузиться сегодня, ладно? А как назначат — угостишь нас в таверне вином…
Мы выдвинулись кружным путём в обход Илипы и Италики и уже за ней, но в виду её, вышли на дорогу и двинулись по ней в западном направлении. Ну, дорога — это понятие условное. Настоящие римские дороги очень нескоро ещё в Бетике появятся, а пока здесь дорогами называют просто хорошо натоптанные грунтовки. Чтобы у местных колонистов сложилось соответствующее впечатление, у первого же встречного италийца спросили дорогу на турдетанскую Кауру, а получив от него подтверждение правильности выбранного пути, ускорили шаг. Сектанты в Италике, конечно, спросят пейзанина, что здесь в этот день солдатня делает, и тот им честно ответит, что топают служивые по своим служебным делам в такую даль, в которую ни один нормальный человек без нужды ноги бить не станет, так что топать им ещё и топать. Поэтому никого из прохожих и проезжих и не удивило, когда наша колонна, едва только начало темнеть, свернула на обочину для разбивки ночного бивака. Бравый военный трибун хотел ещё и насчёт уставного римского лагеря распорядиться, но мы ему растолковали, что нехрен утомлять людей, и имитации чисто символического периметра со стороны горе-дороги будет вполне достаточно. Мы ж не собираемся здесь ночевать, а только имитируем такое намерение.
Ну, построения на плацу — это римское командование любит. Впрочем, в данном случае оно имело смысл — проще довести задачу до всех, объяснив её один раз всем перед строем и перед строем же ответив на вопросы тех, кто чего-то недопонял. Так мы, само собой, и сделали. Из тех сектантских перстней с виноградной гроздью, которые квестор получил от Хренио и конфисковал у арестованных, трибуну был выдан только один — остальные, видимо, уехали на юг с посланными квестором гонцами. Тоже понять можно — в южные порты могут прибыть беглецы, известные в Риме поимённо, и их поимка будет выглядеть в глазах сената куда весомее, чем каких-то местных безобразников. Но из-за этого как показывать единственный образец нескольким сотням людей? Хорошо ли его запомнит боец, которому его показали один раз мельком, да ещё и из-за плеч стоящих спереди? Я с ухмылкой достал ещё два, и один демонстративно надел на собственный палец, а второй протянул Титу Восконию, Володя поделился с его вторым центурионом, а Васькин, у которого таких перстней имелось три, вручил по одному обоим латинским опционам. Латиняне, глядя на нас, тоже надели полученные перстни на пальцы — типа, так удобнее сравнивать, и ошарашенному трибуну ничего больше не оставалось, кроме как приколоться и самому последовать этому примеру. Сделав это, он поднял руку с надетым на палец перстнем над головой и весело объявил солдатам: