— Может, пора ему — того, несчастный случай организовать? — поинтересовался Володя за ужином, — Ведь половину войска уже до белого каления довёл, угрёбок!
— Ну, пока ещё не половину и пока ещё не до белого, — поправил я его с самым невозмутимым видом.
— Ага, пока ещё только четверть и только до ярко-оранжевого! И ещё столько же — до малинового! Тебе хорошо рассуждать, когда сам его обломал, а каково остальным? — это ему уже рассказали, как я ещё позавчера на место этого приматёныша ставил, когда тот совсем уж берега утратил. Вякнул уже и мне как-то раз не по делу, когда я взбрык его очередной одёргивал, ну я и одел на бабуина трубу — неизменно превосходный результат со всеми, промышляющими энергетическим вампиризмом. Теперь ущербный уродец меня старательно обходит, но на других, естественно, отрывается по полной программе.
— Терпи, казак, атаманом будешь, — хмыкнул я. На самом деле, конечно, и ему терпеть эту обезьяну не приходится, как и его спецназу, которого Крусей с некоторых пор откровенно побаивается, но в большом войске всегда найдутся и такие, которых можно вздрючить абсолютно безбоязненно.
— Ты же не только в трубу посадить можешь, — напомнил спецназер, — Я видел твою тренировку с виноградной лозой, да и анатомический атлас тебе твоя не просто же так с аппарата на бумагу перерисовывает, — ага, догадливый, млять! Тогда, зимой, когда я Деметрию тому ураниенутому ореховую скорлупу телекинезом вскрыл, только сам грек и понял намёк, но потом — ага, ближе к концу зимы я начал помаленьку и виноградные лозы в намеченных точках размочаливать, а Велии в натуре поручил кое-что из анатомического атласа мне на бумагу перерисовать. В умении складывать два плюс два и Володе тоже не откажешь, и аналогию виноградной лозы с той же трахеей или аортой он просёк сходу.
— Ну что ж ты такой кровожадный-то? — я подчёркнуто ухмыльнулся.
— Моим ребятам избавить мир от этого говнюка — это и случая удобного ждать, и один хрен рисковать спалиться, а ты можешь хоть прямо среди бела дня и хоть прямо у всех на глазах. Сколько ещё людям терпеть?
— Пусть ещё потерпят, Володя. Всё понимаю, но — рано.
— А чего ждать-то?
— Массовости, Володя. Каждый незаслуженно обиженный им боец — чей-то сын, чей-то зять, чей-то брат и чей-то племянник. И все они — чьи-то друзья и односельчане. И чем больше народу будет этого бабуина ненавидеть, а через него — и всю его обезьянью семейку, тем реальнее станет разделаться с ними ЗАКОННО, а это — в десять раз полезнее того "несчастного случая", которого ты от меня хочешь. Вот прикинь, войдём мы завтра в Бетику, а там — чистые ухоженные мирные городки, и на их улицах — гладкие разодетые и расфуфыренные бабы, на которых наши служивые будут пялиться во все глаза…
— Ага, и тут это чмурло распустит перед бабьём свой павлиний хвост. Помнишь, как в Оссонобе рисовался — особенно перед Аглеей и Хитией, как услыхал, что настоящие коринфские гетеры? Вот и там наверняка распетушится и примется с удвоенным пылом дрочить людей и демонстрировать свою крутость перед ухоженными городскими бабами!
— Именно! И этим вызовет к себе уже удвоенную ненависть большей части всех наших солдат, — подтвердил я, — И надо обязательно проследить, чтобы никто не пырнул урода копьём или мечом. Пусть неприязнь к нему и ко всей семейке Януара клокочет во всех и накапливается под завязку — я хочу, чтобы, когда они дадут повод для расправы, ни одно армейское подразделение и пальцем не пошевельнуло в их защиту.
— Для острастки прочим "блистательным"?
— Ага, в первую очередь им. Труднее всего вычистить обезьян из этого сословия царских кровей, которое народ чтит, и надо, чтобы это почтение к аристократии в целом перестало распространяться на некоторых особо одиозных аристократических бабуинов. Очистим от этой обезьяньей заразы "блистательных" — дальше легче пойдёт.
Пока не хочется и самому говорить о том, что "легче" — это ещё вовсе не значит "быстрее". Хрен там! Девяносто процентов в среднестатистическом социуме составляют обезьяны, то бишь высокопримативные и среднепримативные, если не все девяносто пять, и турдетанский социум тут — не исключение. Ну, если учитывать практически поголовную вооружённость и обычай разруливать очень уж серьёзные ссоры поединком, чреватым для особо задиристых бабуинов, будем надеяться, что всё-же девяносто, а не девяносто пять. А нам разве нужен большой социальный взрыв, в котором нужные нам низкопримативные окажутся в заведомом меньшинстве? Нам потихоньку обезьян из социума вычищать надо, малыми порциями и при поддержке основной массы, которой для этого заручиться нужно — чтоб низкопримативное меньшинство в союзе с умеренно обезьяньим большинством против оголтелого обезьяньего меньшинства. Только так, и так — каждый раз, а иначе — ни единого шанса на успех. "Блистательных" от явных бабуинов очистим, лишив тем самым таких же бабуинов из вождей попроще и простонародья признанных вожаков — и низы от таких же чистить надо, даже не думая замахиваться на менее ярко выраженных приматов, очередь которых — следующая, но вот сами они об этом даже догадываться не должны до тех пор, пока их уже самих за жопу не возьмут. И не факт ещё, что при нас до них очередь дойдёт, а не при наших детях. Я же отчего всякую мысль о вооружённом противостоянии с Римом и из собственной башки гоню, и у других в зародыше давлю? Технически-то это уже при наших детях в принципе возможно станет, но только технически, а социально — хренушки. Никакой вменяемой каши с обезьяньим большинством не сваришь, а если даже и повезёт, то сильно ли наши турдетанские обезьяны лучше римских окажутся? Особенно — с винтовками, пулемётами, гранатами и артиллерией. Нет уж, на хрен, на хрен! И без тех винтовок проблем с ними не оберёшься, так что пока мы от них не избавились — обойдётся социум копьями и мечами. А постепенно, малыми порциями — это как раз на те самые века и растянется, за которые и сам Рим миновать свой расцвет и насквозь прогнить должен…
А наутро, позавтракав, собравшись и выступив из лагеря, наши главные силы переправились через Тинтос и вступили на территорию римской Бетики. Вот только не зря и не нами сказано, что первой жертвой любой войны становятся планы её проведения. Если Крусей януаровский планировал с первых же дней в Бетике порисоваться перед её горожанками, то напрасно — по домам они в основном все сидели, носу без особой нужды на улицу не высовывая, а ворота турдетанских городов, если даже и не были заперты, то охранялись усиленно, и просто так их охрана хрен кого постороннего внутрь пускала. И было отчего — ещё не доходя до Бетиса, авангард нашего войска столкнулся с передовыми лузитанскими и веттонскими разъездами. Немногочисленными, хвала богам, но за ними вполне могли двигаться силы и покрупнее, так что расслабляться не стоило. При виде наших походных колонн ворота ближайших турдетанских городков раскрывались, и из них выкатывались отряды местного ополчения, чаще всего присоединявшиеся к нам. И снова нам приходилось давить в зародыше разговоры среди солдат на тему "вот всех бы здешних соплеменников так объединить, да и освободить Бетику разом". Размечтались, млять! Десяти лет ещё не прошло с тех пор, как здесь навела твёрдый римский порядок двухлегионная консульская армия Катона, и повторить этот урок для особо непонятливых за римлянами не заржавеет.