— Да, я люблю его, — сказала она глухо, отшатываясь от зеркала и тревожно обводя глазами пещеру. — Люблю его и хочу, чтобы и он любил меня. Я готова заплатить любую цену, лишь бы он стал моим!
— Он не прельстился на твои бриллианты, — с кривой ухмылкой заметила ведьма.
— Он любит мерзкую девчонку, в которой нет ничего, кроме хорошенького личика, — процедила графиня, нахмурившись. — Я бы отравила её, но тогда Вивенцио уедет и я больше никогда не увижу его… А я не смогу этого вынести… Что мне делать, Бильда? До их свадьбы осталась неделя! Я готова на всё, я отдам тебе всё моё золото, лишь бы ты приворожила ко мне Вивенцио!
— Золота у меня и без того довольно, — ответила Бильда. — Мне не золота надо, а кое-чего другого.
— Мою душу? — воскликнула Мелисинда. — Возьми её. За одну ночь с Вивенцио я готова на всё, даже на адские муки!
— О, уж они-то тебе обеспечены и без Вивенцио, — колдунья насмешливо скривила рот. — Одного убийства мужа хватит, чтобы отправить тебя прямиком в преисподнюю.
— Пусть, — ответила Мелисинда упрямо, — пусть будет преисподняя, но я хочу Вивенцио! Скажи: ты можешь мне помочь?
Колдунья засмеялась каркающим смехом, от которого Мелисинду бросило в дрожь, подошла к очагу, помешала варево в котле и вернулась к столу.
— Нелёгкой работы ты от меня просишь, — сказала она. — Но, я думаю, ты получишь своего Вивенцио…
— У тебя есть приворотное зелье? — с надеждой спросила Мелисинда. — Или ты знаешь верное заклинание? А может быть… О, я не смею надеяться на это… Может быть, ты вернёшь мне молодость и былую красоту?
— Нет, — ведьма покачала головой, — возвращать молодость под силу лишь самым могущественным из порождений тьмы. А я, старая, слаба, моя сила давно истощилась, даже заклинания мои не всегда действуют… Но кое-какие колдовские приёмы ещё сохранились в моей памяти… — Она приблизилась к Мелисинде. — Ты должна всё сделать так, как я тебя научу…
В замок графиня вернулась далеко за полночь и уже на следующее утро приступила к выполнению плана, внушённого ей старой ведьмой.
По её просьбе Гертруда, её доверенная служанка, отправилась в деревню и к вечеру привела молодого рослого крестьянина Фрица. Этот Фриц был известен как неисправимый бабник и мот, не раз он был бит своими земляками за прелюбодейство с чужими жёнами, а уж по части пьянства ему не было равных во всей округе. Постоянно нуждавшийся в деньгах, он сразу согласился на предложение посланницы Мелисинды. Крестьянский парень даже возгордился собой и начал строить планы большого кутежа, когда получит от старой графини бриллиантовый перстень за услугу, которая казалась ему сущим пустяком.
Проворная служанка провела его, незаметно от других слуг, тёмными потайными ходами в покои госпожи. Графиня сидела в глубоком кресле и, кутаясь в шаль, которой умертвила мужа, без всякого выражения смотрела на молодца, вышедшего из небольшой дверцы в углу.
— Я всё сделала, госпожа, как ты велела, — сказала Гертруда, кланяясь. — Парень он здоровый, сочный, на бабах проверенный — будешь очень довольна!
— Готов всегда по первому твоему призыву заменять тебе мужа! — захохотал молодец, но графиня, брезгливо сморщившись, жестом заставила его умолкнуть.
— Скажи мне, мужик, — сказала она, тяжело задышав, как всегда бывало с ней при сильном волнении. — Скажи мне, способна ли я ещё нравиться вашему брату? Способна ли возбуждать в вас желание, разжигать страсть в вашем сердце?
— О да, госпожа! — ответил лукавый корыстолюбец, подавляя ухмылку при взгляде на лицо графини, уродливость которого не мог скрыть слой белил.
Его ухмылка не укрылась от зоркого взгляда Мелисинды и она застонала от отчаяния. Но уже в следующую минуту она взяла себя в руки.
— Ты получишь обещанное, но только после того, как в постели проявишь свою мужскую доблесть, — сказала она, и прибавила, обращаясь к служанке: — Ступай, Гертруда, и проследи, чтоб в мои покои никто не вошёл.
Служанка скрылась. Мелисинда задула свечу и велела мужлану повернуться лицом к стене: она не желала, чтобы он видел, как раздевается графиня фон Ашенбах. Сняв с себя платье и оставшись в одной лёгкой накидке, она забралась в постель и сразу прикрылась одеялом. Её всю сотрясала нервная дрожь; рука, засунутая глубоко под подушку, сжала рукоять припрятанного там дамасского кинжала.