45
АВТОНОМИЯ И ГЕТЕРОНОМИЯ 126; Predahl A. Au?enwirtschaft. Weltwirtschaft, Handelspolitik und Wahrungspolitik. Gott., 1949; Wilpert P. Autarkie. - «Reallexicon fur Antike und Christentum», Bd. I, 1950, cols. 1039-1050; Wheeler M. Self-Sufiiciency and the Greek City. - «Journal of the History of Ideas», 1955, 16, p. 416-420; Helander S. Das Autarkie-Problem in der Weltwirtschaft. B.-Munchen, 1955; Rich A. N. Л/. The Cynic Conception of Autarkeia. - «Mnemosyne», 1956,9, S. 23-29; Adkins A. W. H. Friendship and «Se If-Sufficiency» in Homerand Aristotle. - «Classical Quarterly», 1963, 13, p. 30-45; Hasebroek J. Trade and Politics in Ancient Greece. N. Y., 1965; Wamach W. E. Autarkie (antik), Historisches Worterbuch der Philosophie, Bd 1. Basel-Stuttg,, 1971, S. 685-690; Gigon O. Antinomien im Polisbegriff des Aristoteles. - Hellenische Poleis, ed. E. Ch. Welskopf. В., 1974, Bd. IV; GaiserK. Das Staatsmodell des Thukidides: zur Rede des Perikles Шг die Gefallenen. Hdlb., 197r5; Austin M.M., Vidal-NaquetP. Economic and Social History of Ancient Greece. Berkley-Los Angeles, 1977; Kiddl G Posidonian Methodology and the Self-Sufficiency of Virture. - Aspects de la philosophie hellenistique. Gen., 1986, p. 1-21. H. В. Брагинская
АВТОНОМИЯ И ГЕТЕРОНОМИЯ- в практической философии Канта два противоположных и в нравственном отношении решающих качества определения воли к хотению и поступку Автономной является воля, которая сама даетзаконсвоеюдействияилиможетмыслитьсякаксамадля себя законодательная (от греч. аитос — сам и voudc — закон; самозаконие). Гетерономная воля, заимствующая норму своего воления и поведения не из своего разума, но из иного (от греч. exepoc — иной; инозаконие). Идея автономии родилась как своего рода кантианская гипертрофия закона бескорыстия: Кант подчеркивал, что нравственная воля отвлекается от всякого частного интереса и руководится лишь принципом разума как всеобщего практического законодателя и что в то же время этот разум есть общечеловеческое достояние. Правомерное притязание всякого человека на моральную разумность обосновывает допущение, что нравственным может быть признан только тот закон, который дается собственным нашим разумом или может быть представлен таким образом данным; законно поступающая воля в таком случае не должна искать ни в себе, ни в объекте ничего, кроме интереса собственного всеобщего законодательства. Идея автономии каждой воли разумного существа подает философу мысль сформулировать сам верховный принцип нравственности в духе автономии воли: всякий принцип воли должен иметь возможность представить собою принцип возможного всеобщего нравственного законодательства; поступай так, чтобы твоя воля во всех своих актах могла быть автономна. Автономия предстает с этой точки зрения как подлинный и даже единственный закон морали. Поскольку из автономии воли «следует» вся моральность, оказывается возможным построить некую систематическую этику автономии. Однако эта линия мысли стоит у Канта в противоречии с убежденностью в автономии всякой разумной воли без различия и в том, что эта автономия составляет метафизическое основание достоинства человека и вообще разумной природы. Метафизика автономии составляет важную предпосылку кантианской философии рационального естественного права. Однако категорические императивы этики автономии не могут иметь смысла в метафизике автономии; напротив, категорическая этика автономии предполагает радикальную гетерономию воли всех даже гипотетических ее субъектов. Во имя сохранения категорического характера нравственно-обязывающей силы норм этики автономии хотя бы одна воля должна все же представляться в ней действительно автономной. В отличие от метафизики автономии этика автономии существенно религиозна по своим предпосылкам. Всякий иной определяющий волю закон, если он не выражает собою собственного законодательства воли, характеризуется Кантом как имеющий своим следствием гетерономию воли. Гетерономия есть «неподлинный» принцип нравственности, подчиняющий волю всеобщему же закону, источником которого является, однако, нечто нетождественное нравственной самости воли. Известное свойство объекта воли, а не она сама определяет практическую норму. По Канту, в таком случае всякая норма неизбежно имеет условно-гипотетическую силу; желание нравственно ценного обусловлено желанием объективного содержания воли. Категорическое веление здесь невозможно. Гетерономная воля не свободна; напротив, свобода воли синонимична автономии. Идея автономии воли стала ключевой в нравственной философии Фихте. Свобода и самостоятельность практического разума в каждом личном духе становится у Фихте центральным содержанием нравственного долга; усматривая в природе личного духа «влечение к абсолютной самостоятельности» и признавая в то же время практическую свободу за несомненный метафизический факт, Фихте не может обойти ключевого противоречия автономной этики. Терминология «влечения» к свободе ориентирует на этическую идею, означающую отказ от метафизики личной автономии. Фихте требует, чтобы акт самоопределения личного духа мог быть хотя бы мыслим как стоящий в ряду, завершение которого придаст Я совершенную свободу и независимость. Этот поворот темы автономии делает ее основой для философии нравственной истории духа, рассматриваемой как история прогрессирующей свободы. Автономия есть уже идея, прямо подводящая к этике и философии истории типа гегелевской. Но это означает также признание фактически неустранимой зависимости реальной воли, на фоне которой тезис абсолютной свободы самосознания и самоопределения вновь выводит в религиозно-онтологическое измерение. Нравственной истории как культуре нравственной свободы противостоит замкнутая в себе жизнь реально свободного абсолютного Я. В этом отношении движение системы Фихте в направлении абсолютного идеализма было в немалой мере предопределено дилеммами автономной этики. В дальнейшем проект автономной этики практически не нашел развития в европейской мысли. Характерно, что как формы, в которых воспринимали идею автономии относившиеся к ней с одобрением (ранний В. С. Соловьев), так и формы, в которых отвергали ее критики, находились в русле все той же альтернативы метафизики и этики автономии, и речь шла либо о неприятии радикально-конструктивистских выводов метафизической теории автономии (самозаконодательства воли, действительно едва ли совместимого со свободой от всякого интереса), либо ограничении смысла автономии автономным принятием закона в максиму, автономным подчинением воли объективному или абсолютному добру. Такое ограничение вполне гармонирует с желанием кантианского разума остаться в своем качестве морального законодателя сугубо формальным, т.е. ограничиться только способом самоопределения воли к добру, не вдаваясь в содержание последнего и подозревая во всякой содержательной этике гетерономию; но