Я была на пределе. Сейчас меня раздражало буквально все. Меня ищут во всех городах Трибити. Листовки есть даже в таком захолустье, как этот город. Отсюда следует вывод, что Власти действительно знают о моем происхождении. То есть им очень хорошо известно, что я вовсе не Кэсседи Гримлок, а самая, что ни есть настоящая Паная Райским. Значит, Микрол знает, что я выжила в той пустыне. Это плохо!
Так же Столице известно о недавно появившихся повстанцах. Даже если они в этом не уверены, то догадываются, это уж точно. К бабке не ходи. Эти все разнюхают. А еще Власти уверены, что я замешана в этом самом повстанческом движении. А, возможно, по их мнению, я даже возглавляю его. А это еще хуже.
Теперь же меня интересует вопрос: как они меня вычислили? После того, как меня подобрали в песчаной пустыне, я тщательно скрывала свое происхождение. О том, что я дочь мятежников знали лишь другие дети мятежников. Но из них никто не выжил. Все они сгинули еще много лет назад, унеся мою тайну с собой в могилу. Больше о Панае никто не знал. Как же они смогли узнать? Как, черт возьми?!
Накручивая себя все больше и больше, я, наконец, не выдержала. Резким движением руки я отправила в полет находившийся у меня в руке нож, выплескивая при этом все накопившиеся эмоции.
– Да, твою ж мать-то!
Нож пролетел до другого конца комнаты, промелькнул в считанных сантиметрах от лица, бродившего по комнате Миши, и воткнулся в деревянную дверь, выбив из нее пару мелких щепок. Миша тут же застыл с занесенной для нового шага ногой. Сделай он этот несчастный шаг, и мой нож нашел бы пристанище не в двери, а где-нибудь в области Мишиной шеи. Все замерли, я тоже.
– Могла бы просто сказать, – произнес он слегка дрогнувшим голосом, разворачиваясь ко мне, – и я бы сел.
– Извини, – проговорила я, переводя дух, – ты не при чем. Это нервы шалят.
Глубоко вздохнув, я опустила голову. Я больше не могла выносить эти встревоженные взгляды, направленные на меня. Встревоженные и сочувствующие. Почему они на меня так смотрят? Неужели, им и вправду так жаль меня? Жалость? Разве я нуждаюсь в жалости? Нет! Я не хочу, чтобы меня жалели. И уж тем более я не хочу, чтобы эта жалость исходила от виновников моего нынешнего положения. Кто угодно, только не они.
– Тебе нужно успокоиться, – тихо и неуверенно проговорила Анна.
Я подняла на нее взгляд полный негодования.
– Успокоиться? – тихим, но весьма язвительным тоном проговорила я, – ты просишь меня успокоиться?
Анна тут же замолчала и опустила глаза, наткнувшись на стену моего внезапно нахлынувшего холода.
– Не разговаривай с ней так!
Теперь мой взгляд был обращен к бросившему эту глупую фразу Мише.
– Тогда, может, мне лучше поговорить с тобой? – таким же тоном отозвалась я.
– Что с тобой? – вдруг совсем по-другому спросил Миша, изменившись в лице.
– Со мной все в порядке, – все таким же чужим голосом отозвалась я.
– Нет, не в порядке, – Миша покачал головой, – с тобой все не так, как только ты увидела листовки.
Я отвела взгляд. А Миша продолжал таким же уверенным тоном:
– Когда мы тебя только встретили, ты не была настолько безумной. Ты была чужой, отстраненной, закрытой, но не отчаявшейся. Сейчас же это видно не вооруженным взглядом. Ты срываешься на нас из-за своих страхов, которые не хочешь признавать. Но ведь это только твои страхи, и мы здесь не при чем. Мы не виноваты, в том, что ты до безумия боишься Властей. Ты ведь их боишься, признайся?
– Все дети мятежников их боялись, – тихим голосом отозвалась я.
И это было чистой правдой. Все мы, кода-то до безумного ужаса боялись Столицы и Властей, заправляющих в ней. Но еще больше мы боялись Микрола – нашего Императора. И этот липкий и неугасающий страх все еще сидит во мне.
– Я не была исключением, – я подняла на Мишу глаза, в которых уже начинало щипать от поступающих слез, – они убили наши семьи. Они охотились за нами. Они заставляли нас скитаться по всей Империи. Беззащитных, маленьких детей.
Миша замер посреди комнаты, а все остальные отложили свои дела и не моргающими глазами смотрели на меня. Я говорила, а по щеке уже катилась первая обжигающая кожу слеза.
– Мне было всего восемь лет, когда я осталась совершенно одна. А ведь среди нас были и те, кому едва исполнилось пять, шесть, семь… все они стали изгоями. Мы блуждали по бескрайним пустыням, опаляющим беспощадным солнцем. Мы спали на холодной земле под пронзительными степными ветрами. Мы прятались и убегали не только от ужасных хозяев этих пустынь и степей. Мы прятались от всех жителей нашей Империи.