Характерно, что и в заграничном путешествии, которое продлилось без малого полтора года, Петр играл формально незаметную роль — хотя все ключевые переговоры проводил лично и все важные решения принимал сам. Официально задачей посольства было укрепление антиосманской коалиции и побуждение союзников по Священной лиге к активным военным действиям против Османской державы. Однако невозможность общеевропейской войны с турками стала ясна почти немедленно, и оставшееся время огромное посольство в 250 человек выполняло роль «службы тыла» при венценосном путешественнике. Петр много месяцев провел на судовых верфях Голландии и Англии, обучаясь кораблестроительному ремеслу и основам инженерного проектирования морских судов. В Пруссии он прошел ускоренный курс обучения у артиллерийского подполковника, который даже выдал ему соответствующий аттестат. Во время путешествия — особенно в Голландии и Англии — Петру устраивали экскурсии на мануфактуры и ветряные мельницы, в анатомический театр и арсеналы, в музеи, церкви, университет и парламент. Он лично участвовал во вскрытии трупов и сборке часов, сам изготовил гравюру и провел опыты с микроскопом: он общался с Антонио Левенгуком и, возможно, c Исааком Ньютоном. Не упуская возможности пуститься в загул в плебейском кабаке, он также проводил официальные переговоры практически со всеми государями посещаемых стран. Благодаря постоянному присутствию поблизости официального посольства эскапады царя, нанимающегося простым плотником на верфь или изучающего искусство часовщика, не пересекали опасную черту, за которой терялся бы контроль над «виртуальной реальностью», которую по своей прихоти организовывал Петр и за пределами своего царства, меняя свои роли и маски. Его не мог побить или рассчитать мастер, не пустить на порог владелец фабрики или ученый; даже короли должны были удовлетворять интересы Петра, не вписывающиеся в дипломатические обычаи.
Как видно, Петр вернулся домой с твердым намерением воссоздать европейскую материальную среду в масштабах своего царства — ведь не мог же он всю жизнь прожить в Голландии под прикрытием Великого посольства. Прибыв 25 августа 1698 г. в Москву, он уже на следующий день вызвал в свою резиденцию в Преображенском селе боярскую верхушку на доклад. Петр встречал бояр с ножницами и собственноручно ими кромсал традиционные боярские бороды. 29 августа последовал царский указ «О ношении немецкого платья, о бритии бород и усов, о хождении раскольникам в указанном для них одеянии», запретивший с 1 сентября ношение бород. По свидетельству Андрея Нартова, обучавшего Петра токарному делу,
Петръ Великий, желая Россию поставить на степень европейскихъ народовъ, нравственныхъ какъ просвещениемъ наукъ и художествъ, такъ обращениемъ и одеждою, выдалъ указъ брить бороды и носить платье короткое немецкое, говоря при томъ придворнымъ боярамъ. «Я желаю преобразить светскихъ козловъ, то-есть, гражданъ, и духовенство, то-есть, монаховъ и поповъ, первыхъ — чтобъ они безъ бородъ походили въ добре на европейцевъ, а другихъ — чтобъ они, хотя съ бородами, въ церквахъ учили бы прихожанъ христианскимъ добродетелямъ такъ, какъ видалъ и слыхалъ я учащихъ въ Германии пасторовъ».
В последующие пять лет было издано 19 указов, регламентировавших прически и одежду. Североевропейская мода объявлялась обязательной для всего населения, за исключением крестьян, священников и извозчиков (но и для них вводились строгие ограничения). Традиционную русскую одежду запрещалось изготавливать и продавать. Ношение бород допущенным к «европеизации» городским слоям населения разрешалось только после уплаты специальной пошлины. Как уже говорилось, подстригание и даже полное бритье бороды и ношение принятой в регионе Восточной и Центральной Европы одежды («по польской моде») получило распространение, по крайней мере, за четверть века до этого, и изображение московитов длиннобородыми старцами в шубах с рукавами до пола является карикатурным. Впрочем, еще большим преувеличением служат заявления Петра о том, что до него в России не существовало регулярной профессиональной армии или рациональной системы управления. Возможно, он даже искренне заблуждался, делая такие заявления: в любом случае, русская версия современности отличалась по многим своим внешним проявлениям от североевропейской, в которой он себя чувствовал как дома.