Впрочем, тексты камералистов затрагивали все аспекты жизни общества и все отрасли, способные приносить доход, от птицеводства до рудного дела. Как демонстрируют современные исследования, камерализм (Kameralwissenschaft) представлял собой колоссальных масштабов риторический механизм, главным продуктом которого было не точное экономическое или социальное знание и не инновационные практические советы производственного и административного характера, а создание и продвижение самого представления о государстве как едином рационально устроенном организме, обслуживаемом лояльными и квалифицированными чиновниками.
Вплоть до конца XVII века в социально-экономическом плане (а тем более, как мы видели, в военно-техническом) «пороховые империи» не отличались принципиально от будущих «передовых стран». Камералисты в роли ученых теоретиков и практиков-управленцев не добились — да и не могли добиться — немедленной перестройки системы хозяйственных отношений или администрирования. Реальная деятельность камералистов на государственной службе в основном сводилась к изысканию средств для хронически пустой казны любыми способами — также ничем не отличающимися от принятых в «отсталых» странах. Дополнительные налоги и сборы с населения, расширение привилегий государя и казны, нечистоплотные финансовые махинации — всем этим занимались члены королевских «камер». В явном противоречии с декларируемым служением камералистов общественному благу эти правительственные органы неизменно назывались «тайными советами» (или, по крайней мере, окружали свою деятельность завесой секретности). Главным секретом была двойственная природа Kammer: на бумаге это была палата мудрых управленцев, а на деле — кладовая, аппарат пополнения казны. Однако развитие общественного мнения и воображения в камералистском духе сглаживало многие противоречия и гасило конфликты: налоги, сборы и повинности не воспринимались как наступление тиранической власти на вековые привилегии населения, если подавались как элемент прогрессивного упорядочивания ради общего блага.
В этом и заключалась главная заслуга камерализма: абстрактная идея «государства» внедрялась в умы подданных и правителей, формировалось представление о чиновнике как служащем этому государству — не из вассального подчинения сюзерену, и не ради корыстного злоупотребления должностью («кормления»), а с целью внести вклад в общественное благо. Частью этого процесса было распространение идеи политического общества («нации») как более фундаментальной категории, чем сословия, — даже в странах с сильными кастовыми традициями. Камерализм стал основой современного, полностью секулярного социального мышления, осмысливающего общественные процессы в категориях частной выгоды, общественного блага, универсальной законности. Большинство деклараций и рекомендаций камералистов были совершенно фантастическими, но внедрение камералистского мышления в общество (которое, в соответствие с камералистской доктриной, становилось все более грамотным и рациональным) имело самые практические последствия. Те страны, которые не восприняли камерализм как комплексное мировоззрение (а не только экономическую доктрину меркантилизма или рекомендованную административную структуру) в XVIII веке оказались среди «отсталых», ретроспективно объявленных «пороховыми империями». Речь Посполитая — «шляхетская республика» — имела одну из самых обширных в Европе сфер образованной публики, обсуждавшей и интерпретировавшей новейшие идеи. Однако идея вмешательства центральной власти во все сферы жизнедеятельности популярностью не пользовалась, а попытки расширения «государства», развития и упорядочивания исполнительной власти блокировались дворянством, опасавшимся утраты свободы и привилегий. В результате, современное государство не стало общим (пускай и фантастическим) идеалом, а значит, и реальностью. Османская империя, напротив, могла внедрять частные экономические и административные рекомендации камералистов — но сами по себе они стоили немного. Необходимо было в широкой публичной дискуссии полностью переосмыслить основы общества и государства, роль правителей и их чиновников — но этого не было сделано, прежде всего, в силу отсутствия (в отличие от Англии или Франции) единой развитой «публичной сферы»: круга образованного общества, участвующего в производстве и распространении идей и мнений при помощи массовой прессы.