И на этом можно было бы считать приготовления завершенными, однако внезапно оживился мой дар. Он почуял приближение инфестата и принялся стегать себя воображаемым хвостом по не менее воображаемым бокам и скалить черные как уголь зубы. Сперва я подумал, где-то по коридору идет коллега-инквизитор, но тут дверь кабинета распахнулась. На пороге показался скромный парнишка в белом халате, и внутренняя тьма взорвалась во мне подобно тротиловой шашке. Она явно не желала делить одну территорию с чужаком, а тот даже не заметил направленной в его сторону неприязни.
— Что такое, Юрий Артемович? — моментально заволновалась психиатр, отслеживая на планшете показатели моей мозговой активности. — Вас тревожит присутствие инспектора? Вы хотите прервать сеанс? Мы можем перенести на другой день…
— Нет-нет, все нормально, — поспешил я заверить медика. — Приступайте.
Кто бы мог подумать, что начальство, зная о моей открывшейся после воскрешения особенности, приведет на мое обследование одаренного. Видимо, Крюков вознамерился основательно мне под кожу залезть и не оставить ни малейшего шанса что-либо утаить. Ну ладно, могу вообразить его стремление понять, с насколько двинутым инфестатом ему предстоит иметь дело.
— Так, мне нужно откалибровать аппаратуру, — сказала доктор. — Я буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте на них честно и полно. Каких-либо строгих требований к форме ответа нет. Можете смело делиться своими личными размышлениями и переживаниями. Чем больше вы скажете, тем более полную картину я смогу составить. Вы готовы?
— Абсолютно.
— Хорошо, начнем с общего. Как вас зовут?
— Юрий Жарский.
— Ваш возраст?
— Двадцать девять полных лет.
— Должность, присвоенный разряд и специальное звание?
— Командир малого звена Главного управления боевой инквизиции, инквизитор первого боевого разряда, майор ФСБН.
— Ага, отлично… — боковым зрением я видел, как женщина что-то настраивает в планшете, периодически поглядывая на меня. — Ваш персональный идентификатор «Ворон?»
— Нет.
— «Метис?»
— Нет.
— «Факел?»
— Да.
— Угу, хорошо… Скажите, Юрий, вы задумывались об употреблении запрещенных веществ или алкоголя?
— Раньше задумывался. Теперь нет.
— Даже изредка?
— В последние дни никогда.
— Вы когда-нибудь нарушали закон, находясь не при исполнении своих обязанностей?
В моем воображении тут же каскадом пронеслись картины жестоких расправ над инфестатами. Скользкий от крови молоток в ладони, огонь, вопль сгорающего дара, едкий керосиновый дух, корчащийся на дне смотровой ямы обугленный бизнесмен…
— Да, бывало пару раз, — спокойно признался я, словно речь шла о неправильной парковке или переходе дороги в неположенном месте.
— Вы испытываете вину за это? — тут же пошла в наступление психиатр. — Хочу напомнить, Юрий, что я здесь не с целью вас в чем-то уличить. Я просто помогаю вам разобраться с самим собой. Ваше начальство получит от меня только отчет с выводами, а детали беседы останутся исключительно между нами троими.
«Ага, как же… так вам и поверил, доктор», — подумал я, но вместо этого сказал:
— Спасибо за напоминание. Нет, я не испытываю вины. Скорее даже наоборот, считаю, что все сделал правильно.
— Вы бы поступили иначе, будь у вас такой шанс?
— Определенно.
Я убежденно кивнул, но не стал говорить о том, что «иначе» в моем понимании это привести приговоры в исполнение значительно раньше.
— Что ж, радостно слышать, — благосклонно кивнула врач, по-видимому, не распознав подвоха в моем ответе. — Юрий, а когда последний раз вы испытывали сострадание или жалость при виде пострадавшего человека?
— Всякий раз, когда натыкался на жертв инфестатов, умертвий или упырей.
— Ваше сожаление направлено только на обычных людей? Или на обращенных кукол тоже?
— Первое. Куклы, как бы не были похожи на нас, больше людьми не являются. Они продолжение воли того злоумышленника, который накачал их некроэфиром и ничего более. В боевой обстановке жалость к врагу будет играть против меня.
— А вы сами когда-нибудь нарушали закон о неприкосновенности тел умерших?
— Неоднократно, — без экивоков бросил я.
Хоть глазами я следил за еле светящейся зеленой точкой на табло, но тренированное боковое зрение все равно отреагировало на движение психиатра. Она после моего откровения пугливо поежилась и будто бы даже дернулась, чтобы отодвинуться подальше от кушетки.
— Однако это никогда не шло вразрез с моим долгом, — ввернул я пояснение, дабы успокоить медика.