Но ведь и воздействовать на инквизицию он не мог. У него попросту отсутствовали рычаги давления, чтобы запретить нам что-либо. Да и распустить наше боевое подразделение не представлялось возможным. Мы слишком сильно нужны ему. Нет такого солдата, который одолеет упыря в схватке один на один. Пока что такое под силу только одаренным ликвидаторам неживой угрозы.
Поэтому кремль был вынужден начинать активную информационную накачку населения. Впервые в публичном поле замелькало название проекта «Нисхождение». Оно звучало из уст дикторов, телеведущих, каких-то экспертов и даже эстрадных звезд. Государственные пиарщики развернули целую линейку общественно-политических ток-шоу и публичных дебатов. Там сторонники и противники идеи использования тел умерших в качестве подкреплений для ГУБИ сходились в нешуточных баталиях. Звучала как и резкая критика, так и яростная поддержка. Однако аргументы оппозиции неизменно оказывались слабее и с каждым новым выпуском все глубже втаптывались в грязь.
Данные манипулятивных социальных опросов убеждали население, что большинство людей медленно, но верно склоняется к допустимости таких мер. Не успело пройти и недели, как по России прокатилась волна пикетов и митингов. «Хватит беречь мертвых, пожалейте живых!» — скандировали подогретые пропагандой толпы. И правительству не оставалось ничего иного, кроме как сделать вид, будто оно уступило. Якобы удовлетворило требования общественности, не выдержав давления.
На фоне всех этих событий я совсем не удивился, когда через Крюкова поступил сигнал готовиться к выезду. Военный борт принял первую партию из тридцати пассажиров — пятнадцати инквизиторов и пятнадцати возрожденных мертвецов. Мы должны были стать первопроходцами в этом деле.
— Волнуешься, командир? — отвлек меня от размышлений Умар, который делил лавку со своей куклой.
— Нет, — покачал я головой и поправил простынь на каталке, где лежало тело старшины Краснова.
К сожалению, в той нашей схватке с упырями, мой неживой соратник пострадал слишком сильно. Отродья погрызли его так, что он самостоятельно не мог передвигаться. Вернее, смог бы. Но зрелище это было очень и очень неприятное. Не для слабонервных.
— А чего тогда? — не отстал от меня Салманов, которого снедал внутренний мандраж.
— Думаю, Сынок… думаю.
— О чем?
— О Ершовском Аиде. То, как он управлялся с некроэфиром — просто за гранью моего понимания. Ни о чем подобном не слышали даже во времена Кровавой зимы. Однако же все предпочли сделать вид, что ничего такого не произошло. Гроза миновала и ладно. Вот это меня и беспокоит.
— Но ты ведь качественно прожарил его, разве нет? — недоуменно нахмурился напарник.
— Да, но в теории он все равно способен вернуться к жизни. Но, опять же, не это меня заботит…
— Расскажешь?
Я оглядел забитый нашими братьями грузовой отсек и тяжко вздохнул. Наверное, не стоит держать такие сведения при себе. Если я по какой-то причине выпаду из обоймы, то должен быть хоть кто-то, способный поделиться с остальными информацией. Так что, видимо, придется рассказать…
— С тех пор, как меня похоронили, — зашептал я, едва перекрывая шум самолетных двигателей, — я стал слышать голос. Прямо в голове. Он не замолкает ни на секунду. Шуршит там что-то днем и ночью. Впрочем, я давно уже с ним свыкся…
— Ты думаешь, с тобой разговаривает бог? — с придыханием выдал пришедшую ему на ум версию Умар.
— Нет, — твердо отмел я. — Наш бог не может звучать так…
— Тогда кто же это?
— Когда я окунал Ершовского инфестата в огненную купель, он кричал и молил, — поделился я с сослуживцем. — Я ни о чем не спрашивал. Подонок сам выкладывал все, лишь бы только я оставил его в покое. Он же и рассказал о таинственном голосе, который в определенный момент зазвучал в его мозгу. Поведал о какой-то лаборатории, людях в закрытых костюмах, которые ставили над ним опыты. Эти естествоиспытатели знали о голосе. Они называли его «Глас бытия». И им было крайне интересно, о чем именно рассказывает этот жуткий шепот…
Салманов после моих слов стал походить на первоклашку на экскурсии. Глаза широко распахнуты, рот приоткрыт, того и гляди муха залетит. В таком состоянии он не заметил бы, если б рядом с ним вместо неживого товарища посадили самого Аида…