Но на Земле не требовалось многих лет, чтобы ближайшие соседи узнали, что у вас происходит.
Бесконечные пространства означали бесконечное беззаконие.
Существовали, однако, обычаи.
Радиограммы было легче посылать от звезды к звезде, чем корабли, и слушать их было безопасно. Радисты и ученые в каждой системе вынуждены были поддерживать существование древних языков, иначе разговоры с остальной Вселенной стали бы невозможны. Общий язык давал возможность создавать общие обычаи.
Более того, системы, не соблюдавшие древних протоколов для приближавшихся кораблей, не могли привлечь к себе капитанов, вынужденных тратить время и топливо на посещение. Если колонисты нуждались в новостях, дарах, иммигрантах и воздухе, они обязаны были выражать готовность подчиняться гостевому закону.
И разумеется, существовали слухи и страшные легенды о сверхъестественных карах, обрушившихся на тех, кто нарушал обычаи. По мнению Кузнеца, само существование подобных слухов доказывало, что навязать выполнение гостевого закона невозможно.
Кузнец еще спал, когда герольды обменялись радиограммами и провели переговоры между кораблями.
Но когда сенешаль приказал ему проснуться, Кузнец увидел выражение вины и страха на лицах высокородных офицеров, услышал чересчур нервный смех, подавляемый слишком быстро.
Каюта сенешаля была обставлена скромно. Она представляла собой простую сферическую комнату, увешанную растяжками, — без плетеных из бисера сетей, боевых флагов или религиозных растений, растущих на крошечных круглых кусочках земли. Однако почти все стены были покрыты хрупкими экранами из конопляной бумаги, украшенными рисунками и каллиграфическими надписями. Это делало честь высокому искусству сенешаля: ни один из экранов не был порван. Когда он тренировался в захватах, бросках, ударах сплеча и отскоках, необходимых в фехтовании при нулевой гравитации, он координировал движения таким образом, что никогда не задевал и не прокалывал бумагу. «Всегда твердо стоял ногами на земле», как говорилось в старой пословице.
Сенешаль дал Кузнецу инструкции относительно работы. Часть экипажа отправлялась работать за борт (это по-прежнему называлось «работой в подвешенном состоянии», хотя корабль не вращался), чтобы подготовить корпус к принятию секций чужого корабля, когда эту рухлядь разберут на части.
(Кузнец испытал тайные муки, слыша, как сенешаль называет прекрасный незнакомый корабль «рухлядью», словно это был какой-то сломанный механизм, а не живое судно.)
Их прервала сигнальная сирена, проревевшая повелительный церемониальный сигнал. Сенешаль вытянул вперед ноги и ловко отодвинул панель, спрятанную за бумажными картинами, открыв частный наблюдательный экран.
На экране светилось изображение огромного переднего грузового шлюза. Большие створчатые щиты, защищающие от радиации и ударной волны, были сложены, и в свете множества плавающих ламп блестел широкий круг внутреннего дока.
За ним виднелся чужой корабль. Стыковочный отсек его имел древний вид, обе двери были открыты в знак доверия. Рычаги устаревшей конструкции отливали серебром во тьме, за ними открывался темный колодец, полный мрака и холода; в порывах ветра от неисправных вентиляторов, словно обрывки паутины, дрожали рваные растяжки.
Из мрака возникла какая-то фигура. Человек миновал док, затем замедлил движение с помощью струи из древнего ножного реактивного устройства, подняв ногу к животу и выпустив вперед облачко пара. Он повис в центре черного кольца, и облако тумана, скрывавшее его, медленно рассеялось.
Сенешаль произнес голосом, полным любопытства и страха:
— Значит, это правда. У него нет свиты! Что случилось с его экипажем? — Он явно забыл о присутствии Кузнеца, поскольку употреблял разговорный стиль.
— Запрашиваю разрешения подняться на борт, — произнес незнакомец на англатинском языке.
Кузнец в изумлении разглядывал его. Незнакомец был очень низкого роста, даже для людей, живущих в условиях гравитации. Кожа на его голове и руках была обычной, хотя и без волос и татуировок, но остальное тело его было дряблым, обвисшим, покрытым складками, словно его поразила какая-то ужасная кожная болезнь. Очевидно, он был кастратом: между ног его не было видно половых органов. Его белые волосы были запрограммированы на рост только на верху, боках и задней части черепа (Кузнец видел, как члены религиозных орденов преобразуют свои волосы подобным образом, заявляя, что такое уродство — древняя традиция).