Золотой век, которого не было: черкесская музыка прошлого глазами этнографов и путешественников
Фолк-возрождение, о котором мы мечтаем, предполагает кризис традиционной музыки, который случился недавно или преодолевается сейчас. А до кризиса, в прошлом (иногда неопределенно фантастическом), все было хорошо. Для современных романтично настроенных черкесов такой период — XVIII–XIX века, когда наши предки сражались с Российской империей за независимость и слагали песни о героях. Эта утопия, впрочем, имеет реальную почву, ведь песни периода Русско-Кавказских войн и сегодня одни из самых популярных.
Но если взять записки немногочисленных черкесских этнографов XVIII века, то и они не особо оптимистично отзываются о ситуации с музыкой. Уже тогда современники считали, что стали свидетелями уходящей культуры. Например, адыгский просветитель Шора Ногмов в книге 1838 года «История адыхейского народа» пишет, что сказители-музыканты, которых называли джегуако (в ногмовской транскрипции «гекуока»), исчезли «с принятием магометанской веры»[33].
Примерно то же самое сообщает другой адыгский этнограф Султан Хан-Гирей в своей книге «Записки о Черкесии» 1836 года: «В прежние времена было в Черкесии особливое сословие, так называемые декоако, которые исключительно занимались стихотворством, воспевали кровавые события народные и славные деяния отличившихся воинов, составляли жизнеописание знаменитых мужей и пели вековые песни; таким образом эти певцы передавали подвиги предков потомкам и в таких занятиях находили не только пропитание, но даже и богатство»[34]. При этом из преданий, интервью, этнографических работ и даже аудиозаписей нам известны имена музыкантов-джегуако XIX-го и даже XX века, зафиксированы их стихи и песни.
Нальчикский фольклорист Заур Налоев в своей книге «Институт джегуако» предполагает[35], что в профессиональных музыкантов джегуако превратились со временем, а в глубокой древности они, вероятно, были прежде всего жрецами местных культов. Возможно, их функции менялись, и этнографы XIX века считали современных себе музыкантов недостаточно аутентичными.
О деградации института джегуако в газете «Терские ведомости» 1869 года пишет другой черкесский просветитель Адиль-Герей Кешев: «С течением времени значение гегуако стало ослабевать, и из рыцарей-трубадуров они постепенно превратились в странствующих жонглеров. Муза их, носившаяся прежде над полями битв, вслед за героями, ниспустилась в кружок танцующих молодых людей обоего пола.
Под именем гегуако теперь разумеют веселых гуляк, знающих много песен, хорошо играющих на скрипке или на флейте, и без которых не обходится ни одна свадьба, ни один торжественный случай в быту адыгов. Только в племенах, удержавших цельнее древнеадыгский строй жизни, у шапсугов, и абазехов, гегуако сохранили до конца некоторое подобие угасших своих родоначальников»[36].
Как раз последняя часть хорошо описывает тех, кого черкесы стали называть джегуако в XX веке: музыканты прошлого были знатоками песен прежних поколений, слагали баллады о новых героях, импровизировали, вели игрища.
Скорее всего, Кешев, Ногмов и другие черкесские историки позапрошлого столетия были несколько критичны и пессимистичны к современной им музыкальной культуре народа из-за предвзятости и эмоциональной включенности. Да и первая половина XIX века была не лучшим временем для адыгов — именно к 1864 году завершилась колонизация Кавказа, результатом которой черкесы считают геноцид[37] со стороны Российской империи. Поэтому черкесы-просветители по понятным причинам грезили о былых временах.
В противовес им западные историки и путешественники времен Русско-Кавказских войн описывали черкесскую музыку либо с умеренным интересом, как француз Табу де Мариньи, либо с нескрываемым восхищением, как англичанин Джеймс Белл, который восторженно описывает героические песни, звучащие в гостевых домах — кунацких, — и сравнивает адыгскую музыку с шотландскими старинными песнями.
37
Мирзоев А.