Иллира никак не могла представить себе, о чем могут говорить эти два молчаливых человека, пока не поняла, что разговаривают они о ней. Именно она толкнула их друг к другу, когда возвела вокруг себя стену. Но понимание этого факта не вызвало у нее желания что-либо менять.
— Поговори с ним. Можете вместе пообедать. Я не думаю, что вернусь до захода солнца.
Иллира поправила шаль и прошла мимо мужа к двери, не коснувшись его, даже подолом юбки не задела. Подмастерье и наемный работник ушли. Тревия хныкала, невзирая на все попытки Сайян ее успокоить. Это не тронуло сердца Иллиры. Она влилась в базарную толпу, ни разу не оглянувшись назад.
В Санктуарии было всего около двух десятков С'данзо, считая маленьких девочек. Мужчины и дети бродили по городу, оставаясь незамеченными — особенно теперь, когда в Санктуарии начались крупные строительные работы, и сюда каждый день прибывали чужаки со всех концов империи. Но женщины, настоящие или самозваные Ясновидящие, просто-таки прирастали к Базару и редко покидали его пределы. Пройдя по Базару, Иллира узнала множество лиц, но ее, хвала богам, не узнал никто. Она чувствовала себя свободной — и одинокой, каждый шаг, удалявший ее от Базара и кузни, заставлял женщину внутренне сжиматься.
Наконец Иллира добралась до дворцовых ворот. Ее здесь знали — с тех пор, как она навещала своего сына, который рос в королевской детской вместе с богом-ребенком, Дгискурасом. Узнали и на этот раз. Но пока Ил-лира шла по коридорам дворца, с ней не поздоровался никто — именно потому, что ее узнали.
Знавшие ее люди отводили глаза, глядя на Иллиру, и старались как можно быстрее пройти мимо. Возможно, это большая честь — быть матерью будущего божества. Наверняка рабыня-танцовщица, мать второго ребенка, теперь имела собственных слуг и множество нарядов и драгоценностей. Но родство с богом не внушает дружеских чувств смертным. Впрочем, если говорить начистоту, Сейлалха с ее изяществом и красотой свила бы себе роскошное гнездышко и без помощи Дгискураса и Иллиры. Гадалка же была наперсницей чуть ли не половины жителей Санктуария, но при этом у нее сроду не было ни одного друга.
Если не считать Даброу и Уэлгрина, чье отношение к ней по определению отличалось от дружбы. Оставался лишь один человек, перед которым Иллира могла бы излить душу — Молин Факельщик. Что за странная ирония судьбы: безбожная С'данзо идет просить совета у Ранканского жреца. Она решительно зашагала по лестнице, которая вела в не отличавшиеся порядком апартаменты Молина. Иллира отчетливо видела место, к которому стремилась: крытая аркада, согреваемая солнечными лучами и укрытая от ветра. Там даже в такое время года наверняка должны быть цветы.
Маленький внутренний дворик был пуст — его давно уже забросили, и никто не утруждал себя прополкой сорняков. Две отважные розы выпустили бутоны с коричневыми кромками на лепестках. Их запах особенно усиливался перед морозами, несущими цветам гибель. Кроме роз, здесь еще росли желтянки и белые кружевницы, а в самом защищенном от ветра уголке разросся пятачок ярко-красных «демоновых глазок». Иллира была очень рада, что у нее нет аллергии. Она набрала целую охапку цветов, уселась на нагревшуюся на солнышке каменную скамейку и принялась плести гирлянду.
Иллира научилась этому из Видений. Наяву Иллиру не учили этому ни ее мать, ни Даброу, ни даже Лунный Цветок, которая рассказала Иллире все, что та хотела знать о доле женщины и о своем даре. Точно так же Иллира научилась и множеству других вещей: песням и стихам, некоторым тонкостям искусства любви, отдельным приемам в обращении с мечом или ножом. Она знала слишком много для одного человека и потому так любила Лиллис, что стремилась поделиться с ней всеми своими знаниями и обрести наконец человека, который сможет ее понять.
Вот Тревия никогда ее не поймет.
Солнце согрело плечи женщины и наконец-то раскрепостило мышцы, закаменевшие с того самого зимнего дня, когда Иллира последний раз держала на руках свою родную дочь живой. Иллира подняла лицо к солнцу, закрыла глаза и представила себе взрослеющую Лиллис — ребенка, женщину, друга… Она взяла недавнее Видение и изменяла его до тех пор, пока не увидела на месте Тревии Лиллис и не услышала ее смех и единственное слово: «Мама, мама, мама…»
Но смех — как поняла Иллира после краткого мгновения блаженства, — звучал не в воображении, а на самом деле, эхом отдаваясь от стен дворика. Иллира открыла глаза и увидела стайку детей, вторгшихся со своими играми в облюбованное С'данзо убежище. Никого из этих детей она во время своих визитов в детскую не встречала — кроме двух, которые явно были бейсибцами. Это были две девочки — судя по их возрасту, покинувшие родную страну вместе с родителями.
— Теперь ты водишь!
— И не подглядывай!
Водящая — младшая из двух девочек-бейсибок — неохотно отделилась от группы. Ее руки и ноги, выглядывавшие из-под дорогой, но грязной и какой-то бесформенной туники, все сохраняли младенческую пухлость. Походка девочки тоже была еще младенческой, ковыляющей. По мере того как другие дети, так и не заметившие Иллиру, которая тихонько сидела на своей скамейке, потихоньку пытались спрятаться, на лице девочки все отчетливее проступало желание зареветь.
Потом она пожала плечами и закрыла глаза ладошками.
— Вслух! Считай вслух, Ча-бос! — потребовала вторая девочка-бейсибка.
— Один… два… т-т-три…
При счете «четыре» остальные дети с визгом и криками бросились наутек и исчезли, рассеялись в путанице комнат и коридоров. Маленькая девочка, Ча-бос, постояла немного в наступившей тишине и отняла руки от залитого слезами лица. Тут она и заметила Иллиру.
В янтарных глазах девочки дрогнула мигательная перепонка, отличающая изгнанников от жителей континента, и Ча-бос внимательно осмотрела Иллиру. Несмотря на все свои усилия, С'данзо рефлекторно отвела взгляд. Но Ча-бос, по-видимому, не обратила на это внимания — или уже приучилась скрывать свои чувства.
— Я не умею считать до ста! — заявила Ча-бос в полной уверенности, что это все объясняет. Иллира отметила про себя, что бейсибцы, оказывается, способны плакать и одновременно пялиться на тебя.
— И я тоже не умею, — призналась Иллира. У нее никогда не возникало необходимости сосчитать такое большое количество вещей.
Ча-бос поникла. Что за польза во взрослом, который знает не больше ее самой?
— Ну и ладно, — сказала она одновременно и себе, и Иллире. — Все равно они не хотят со мной играть.
Взглянув в огромные неподвижные глаза, Иллира Увидела, что Ча-бос была права. Другие дети не собирались продолжать эту несложную игру. Они задумали что-то более — с их точки зрения — увлекательное.
— Сочувствую. Но ты ведь скоро вырастешь.
— Да, но они ведь вырастут еще больше.
Иллире показалось, что она извивается, как червяк, пытаясь освободиться от взгляда бездонных детских глаз. Она поняла, почему другие наделенные даром женщины С'данзо предпочитают всегда оставаться дома, со своей семьей — где все если, и не любимы, то уж точно знакомы и привычны. Так они могут избегать проклятия Видения, а гадательный стол превращает Видение в профессию, не хуже и не лучше любой другой, не отягченную лишними эмоциями. Иллире вовсе не хотелось знать, что Ча-бос — не обычный ребенок, даже для бейсибки, а дитя бейсы Шупансеи, и что в ее крови уже таится смертельный яд.
— У тебя не может быть друзей, да? — сорвалась с уст Иллиры необдуманная фраза.
Ча-бос стала очень серьезной и медленно покачала головой. Мигательная перепонка скользнула назад — девочка мигнула.
— Ванда. Она заботится обо мне.
Это имя было знакомо Иллире. Ванда, девушка-илсиг, которая каким-то образом попала работать в этот многоязыкий зверинец — дворцовую детскую. Иллира не видела Ванду с тех пор, когда Артона увезли, и почему-то считала, что ту отослали обратно в город.