«Твоя задача — помогать командиру гарнизона поддерживать здесь порядок. Ты хорошо умеешь собирать разведданные. Вот и собирай», — сказал отец и больше ничего не добавил. Никак не проявил родственных чувств, говоря с дочерью так, как говорил бы с любым солдатом, которого оставил прикрывать тыл.
А Крит сидел за столом и смотрел на нее. Он уже знал тогда, кого Темпус намерен назначить командующим на время своего отсутствия. Знал, что Кама перейдет под его командование.
Все это дурно пахло. Кама пришпорила чалую и врезала ей поводьями между ушей. При помощи этих карательных мер ей в конце концов удалось призвать лошадь к порядку. Галопируя рядом с полупьяным Стратоном вдоль реки, Кама отчаянно мечтала оказаться где-нибудь в другом месте. Удерживать Зипа от таких ошибок — это работа Крита, а вовсе не ее.
Стратон тоже понимал это, но предпочитал не высказывать свои мысли вслух. Крит возглавлял объединенные силы правопорядка, ему помогал капитан Уэлгрин, а Зип и Ай-Гофлан были его заместителями. Они отвечали соответственно за вторую и третью смены.
Только Крит или кто-нибудь из придворных мог приказать Зипу оставить в покое прибрежный алтарь и заставить его выполнить приказ.
Но Кама скорее бы умерла, чем обратилась к Криту за помощью, признав, что какая-то проблема оказалась ей не по плечу. Привлекая к этому делу Страта, она словно хотела сказать Криту: «Не жди, что мы будем раскланиваться и расшаркиваться перед тобой».
Страт хотел получить власть над Санктуарием. Крит же ее не хотел, но получил. А вампирша с ее тайными планами оказалась не у дел. Дело рук Темпуса. Только Темпус, лишенный всякой совести, мог разбить пару Священного Союза, точно так же как когда-то он разбил любовные узы, некогда связывавшие Каму и Крита.
Кама вдруг обнаружила, что на глаза у нее навернулись слезы. Она вытерла их тыльной стороной ладони. Нет, она не может сейчас позволить себе поддаться чувствам; это мешает ей здраво рассуждать. Вообще-то она любила мужчин. Но ее отношение к Криту стало вопиюще неадекватным.
Что же касается Страта, Кама относилась к нему с изрядной настороженностью. Возможно, это объяснялось тем, что Страт был пьян и ехал не на нормальной лошади, а на какой-то полупризрачной твари. Возможно, именно она выбрала дорогу, проходящую мимо загородного дома Ишад.
Зип сложил алтарь неподалеку от Белой Лошади. Неестественные огоньки стоявшего на речном берегу дома Ишад отсюда были едва видны. Зип находился в том настороженном состоянии, когда каждый ночной шум кажется незнакомым и враждебным. У него в руках была тачка, а на берегу стояла повозка. При повозке находились трое его бойцов, но Зип никому не позволял подходить к алтарю. Нечего им тут делать.
Никто, кроме него, не должен прикасаться к этому нагромождению камней — так велел дух, которому он служил. А еще он велел Зипу принести ему кровавую жертву. Больше того — он указал, когда и как следует перевезти его в город. Дух хотел поселиться на Дороге Храмов, рядом с богами. Зип уже присмотрел там местечко — в переулке за храмом ранканского Бога-Громовержца. Дух благосклонно согласился, сообщив, что это место его устроит.
А еще Зип приготовил для духа некий особый дар, который принесла ему одна из его девушек. Девушка хотела получить работу на Улице Красных Фонарей. Взамен она отдала Зипу то, что нашла на пристани в Низовье, и тот с радостью оказал ей эту услугу. Зип был уверен, что красноглазому духу, живущему в камнях, понравится этот подарок.
Зип склонился перед грудой камней высотой ему по колено и произнес:
— Господин, я приготовил тебе подарок. Он находится там, куда мы отправимся. Сегодня я начну переносить камни сам, если ты, конечно, не дозволишь моим подчиненным помочь мне.
Зип подождал, что скажет на это дух, но ответом ему был лишь блеск красных глаз и глухое ворчание — похоже было, будто в груде камней ворочалось какое-то грузное существо.
Что представлял из себя дух, которому служил Зип? — спросите вы. Чаще всего он не утруждал себя речью и лишь безмолвно приказывал сделать то одно, то другое. Зип иногда ощущал присутствие духа, и принесенное им подношение — куски человеческой плоти, бурдюк с теплой кровью или драгоценные безделушки — исчезало неведомо куда. Было загадкой, относился ли он враждебно только к ранканцам или вообще ко всем людям9 Зип хотел верить, что дух был другом илсигов и стражем революции, и мечтал, чтобы тот явился во всем своем величии и могуществе и поверг его врагов. Правда, до сих пор деятельность духа ограничивалась тем, что он принимал жертвоприношения, насылал на Зипа дурные сны и периодически давал ему знать, что хочет перебраться в верхний город.
Этого хотели все. Все те, кто был загнан в Лабиринт, затравлен, доведен до отчаяния. Двенадцатилетние матери и одноногие отцы революции Зипа, которой сам он никогда не желал. Зип давно отказался бы от борьбы, если бы Темпус не связал его договором. Будь он проклят.
Зип не понимал, зачем ранканским властям понадобилось привлекать НФОС на свою сторону. Ранканцы не хотели верить, что на самом деле никакого НФОС нет и в помине. Зип уже устал объяснять, что два десятка бандитов и уличных бродяг не могут создать политическое движение.
Но поскольку Крит пообещал его ворам и нищим статус полицейских сил Санктуария, если они возьмут на себя дежурство в ночную смену, а Зип возьмет на себя ответственность за них, его вхождение в государственные структуры и… гм… политическое общество, все же произошло.
Но больше всего Зипа беспокоило отнюдь не вынужденное объединение с врагами. Сильнее всего его беспокоило то, что его скверные подчиненные обоих полов делали все то же самое, что и раньше — занимались вымогательством и шантажом, устраивали свары, жгли и грабили, — только теперь они занимались этим с благословения государства и под его покровительством.
Это не имело ни малейшего смысла, если только в этом мире вообще существует хоть какой-то здравый смысл. А когда Зип понял все коварство Темпуса, было слишком поздно. Зип уже стал частью правящей элиты, ненавистным угнетателем, цепным псом ранканцев, а его милиция была ничем не лучше того пушечного мяса, в которое превратились деморализованные солдаты Уэлгрина. Они не восторжествовали над своими противниками, а просто слились с ними.
Они больше не были революционерами. Они стали силами по поддержанию порядка — порядка несправедливости, который создал их самих.
Когда он сказал это Криту — точнее, выкрикнул в ярости, — циничный пасынок сверкнул белозубой улыбкой и сказал: «Чем больше вещи изменяются, парень, тем больше они остаются собою. В чем твоя проблема? Тебе не нравится, что ты оказался на легальном положении?
Ведь ты занимаешься тем, на что единственно способен. И так ты не кончишь жизнь на виселице или на плахе. Ты талантлив, а таланты нам нужны. Благодари своих грязных богов, что тебя заметили и предложили работу. Иначе ты вполне мог бы закончить свою жизнь рабом на рудниках».
И это тоже беспокоило Зипа: похоже, Критиас знал о Зипе довольно много, и откуда он это узнал — тот еще вопрос. Слова о «грязных богах» явно относились к его алтарю. Что же касается рабов… Зип и сам продал не одного бродягу — революции требовались деньги. Но тогда это было только вопросом совести. А теперь превратилось в проклятую государственную необходимость, черт бы их всех подрал!
Гейл, офицер связи Третьего отряда, посоветовал Зипу не обращать на это внимания. Теперь Зип ненавидел себя, но еще сильнее он ненавидел Каму, заставившую его впутаться в эту грязь, и ее взгляды, привитые ей в Третьем отряде, которые оправдывали самые отвратительные злодеяния, если они были продиктованы необходимостью. Дочь Риддлера и большинство ее головорезов устраивала любая работа. А Зипа — нет.