Я часто слово строгое
Старался обойти.
Кляну себя за многое,
За то, что в некий день
Неприбранной дорогою
Ко мне пробралась лень.
Кляну себя за многое,
За то, что - вот беда! -
Я в песенку убогую
Влюблялся иногда.
Кляну себя за многое,
За то, что мне назло
Притворство мягконогое
Войти в мой дом смогло.
Кляну себя за многое,
За то, что в трудный час
Я гладкое, пологое
Предпочитал не раз.
Серость
Серость – пыль человечества.
По обычнейшим мерам.
Ты прости мне, Отечество,
Если в чём-то был серым.
Если вырядил в платину
Серость мысли и чувства.
Ненавижу серятину –
Мне до крайности грустно.
Мне до ужаса больно,
Мне немыслимо страшно,
Коль гремел колокольно
Очень сереньким маршем.
Но всего мне страшнее,
До слезы, до удушья, -
Над забытой траншеей
Серый флаг равнодушья.
Хлеб
Михаилу Алексееву
Зябь... Это зябко самой земле.
Зябь... Это птица замёрзла. Зяблик.
Тоненький луч на косом крыле.
Зябь… А ведь надо по этой зяби
Пласт отвалить, размыкая круг.
А тут ещё тучи разверзлись. Хляби.
А тут ещё ветер сечёт вокруг.
Вот так пахари!
Вот так ухари!
Так от-а-хали,
Так от-у-хали,
Уж не чудо ли?
Где вы видели
Столько удали —
Столько выдали!
Зябь… Это значит — поля озябли.
Зябь... Это зябко самой земле.
Зябь... Это птица замерзла. Зяблик.
Тоненький луч на косом крыле.
Хлеб! Хлеб! Хлеб!
Что в жизни святее хлеба?
Только сама земля
Под желтой ковригой неба.
Преддверие
Деревья были тощими.
Был на исходе март.
Был галочий над рощами
Рокочущий азарт.
Неслись лучи — не густо ли?
И днями напролёт
Земля пила без устали
Самочистейший лёд.
Жила вода в проталинах.
В корнях копился хмель.
А где-то, весь в подпалинах,
Уже бежал апрель.
И много снега ломкого.
И в эту непролазь
Томленью леса громкого
Душа отозвалась.
Дорога
Всё кончается. Даже дорога.
A казалось — не будет конца.
Родилась у родного порога,
А умрёт у чужого крыльца.
И была она громом булыжным.
И была она тише травы.
По далёким краям и по ближним
Я прошёл, не склонив головы.
Ты меня приучила, дорога,
Где бы ни был, в любой стороне,
За грехи мои взыскивать строго,
А за хмурую святость — вдвойне.
Не ханжа и не праздный гуляка,
Сколько вёрст я прошёл по тебе.
А уж драка случалась — так драка,
До кровавых зарубок в судьбе.
Пусть же вечно у дальнего лога
Мне поёт на рассвете труба...
Всё кончается. Даже дорога.
Не кончается только судьба.
Вечная тема
Войны начинаются внезапно.
Ходит по границе тишина.
А потом обвал. И сразу пятна.
Красные. И – вот она – война!
Вот она – гремучая, шальная,
Вся в лоскутьях дыма и огня,
Землю под железо подминая,
Целится ракетами в меня.
Падаю. И поднимаюсь снова.
Падаю. И вновь бегу. Бегу.
И все меньше тёплого. Живого.
Мертвецы чернеют на снегу.
Жрёт огонь убитые деревья.
А погибель целится в меня.
И висит распятая деревня
На гвоздях прицельного огня.
Отступись, погибель, сделай милость.
Мёртвый я? Или ещё живу?
…Ты зачем, война, опять мне снилась?
Ни во сне б тебя. Ни наяву.
Зимнее
А я всё гладил снег рукой,
А он всё звёздами отсвечивал…
На свете нет тоски такой,
Которой снег бы не излечивал.
Живёт он в белом шалаше,
Колдует там необычайно,
Ах, этот снег… В его душе
Всегда какая-нибудь тайна.
То станет жёстким, будто лёд,
То всё заткёт суровой пряжей,
А то вдруг крыльями взмахнёт
И - вот он - лёгкий да лебяжий…
Летит… летит… Лови его
Губами. Горстью. Без оглядки.
Гляди на это волшебство -
Как он с землёй играет в прятки.
Как затаится вдруг. Немой.
Как петь начнёт. А то засвищет.
Ни по кривой, ни по прямой,
Никто и следа не отыщет.
И снова добрый… И простой.
И просветлённый весь. И новый.
Омою душу чистотой
И прямотой его суровой.
Он весь как музыка. Он - весть.
Его безудержность бескрайна.