К истине приблизясь с той поры.
Книжка
Из всех на свете книжек
(Им это не в вину!)
Я, может, в сердце выжег
Всего одну. Одну.
Единственно. Не боле.
Ничуть. За все года.
Зато по доброй воле
Я чту её всегда.
Когда её страницы
Листаю я подряд —
Встают слова-провидцы
И с веком говорят.
И, если мне тоскливо
И всё невмоготу,
Я долго, терпеливо
Читаю книгу ту.
Какою стороною
Куда меня ни день –
Она всегда со мною,
Хоть ночь идёт, хоть день.
Ах, эта книга, книга,
Я, в череде годов
Не пропуская мига,
Читать её готов.
На всё ищу ответа
Не прячась, не тая.
Так что ж за книга это?
А это — жизнь моя.
Баловник
Утром в лес забежал ручей.
Берёза его спросила:
— Чей ты, ручей?
— Я? А ничей! —
Берёза сказала:
— Си-и-ла…
И что ж ты? Без матери? Без отца?
К нам в лес прибежал без спроса?
А может быть, мать стоит у крыльца
И ждёт тебя, водоноса? –
Ручей потоптался накоротке
И спрятался недалечко.
А за пригорком, с плёткой в руке,
Ждала его мамка-речка.
Зрелость
От молодых я в чём-то отстаю.
А где? А как? А в чём искать причину?
Ведь я ещё ничуть не устаю,
Когда бегу на дальнюю вершину.
Да, я ещё бегом люблю. Бегом.
Хоть зрелости к лицу степенность шага.
А может, суть не в этом? А в другом?
И уж пора сдаваться? А, бедняга?
Рука не та? Не так уж зорок глаз?
Обзор не тот бывает ненароком?
Но ведь виденья посещают нас,
Когда на них мы зрим духовным оком?
И в снах моих сильней, чем наяву,
Какие только птицы не летали!
Как хорошо, что я живу. Живу.
А остальное – мелочи… Детали.
Добро и зло
Идёт тысячелетняя война.
И погибают армии жестоко.
И эта быль от времени черна.
И нет войне ни отдыха, ни срока.
Идут тысячелетние бои.
Невосполнимы тяжкие потери.
И обрыдали землю соловьи.
И всё скрипят кладбищенские двери.
Идёт тысячелетняя война.
Ползут по свету горькие калеки.
И эту боль не вычерпать до дна,
И не стереть следов её вовеки.
Тут в бой уходят лучшие умы.
Тут о героях множатся баллады.
Солдаты Света и солдаты Тьмы
Идут в бои, не знаючи пощады.
Летит окрест солдатское «ура».
Тьма отступает, смазывая пятки.
И наступает армия Добра,
И Зло бежит, сломав свои порядки.
Идут бои. С зари до темноты.
Тут — кто кого! Гора сошлась с горою.
И всё-таки на свете доброты
Поболее, чем кажется порою.
Антенна души
Старую землю свою любя,
Стараясь раскрыться шире,
Я пропускаю через себя
Любое движенье в мире.
Кто-то тропу протоптал в глуши.
Вернулся с войны калека.
Звучит антенна моей души
Тревожным голосом века.
Я слышу, как утром звенят лучи.
Как ветер поёт просторно.
Как колокол поля кричит в ночи,
Когда высыхают зёрна.
Как перед разлуками плачет вокзал.
Как стало кому-то худо.
И кто-то любимой своей сказал:
- Родная моя! Ты — чудо!
Я слышу, как скалится волчья пасть.
И тянутся листья к свету.
И старая бомба зевает всласть,
Грозя потоптать планету.
Рождаются дети в ночной тиши.
Минуют за вехой веха.
Звучит антенна моей души
Непрядва
Вот только это поле перейду —
А там ещё возьму одну гряду.
А там — ещё. Ещё. И до предела.
А там — опять холмы. Опять река.
А там печаль. Она не оскудела.
И гордость в сердце. Это на века.
Ночных холмов надвинуты шеломы.
Засадный полк упрятан до поры.
Сейчас начнётся. Разом грянут громы.
И мужики ударят в топоры.
И грудь на грудь. И высверки косые.
Меч просит крови. Тут уже не трусь.
За каждой грудью прячется Россия,
Прекрасно кем-то названная: Русь!
На берегу, на левом ли, на правом,
В степи открытой, в ельнике густом
Приникла темень к воинским заставам
И ночь прикрыла землю, как щитом.
А поутру, когда багряным светом
Займётся день и тьма уйдёт в бега —
Чуть пошатнётся конь под Пересветом,
Копытом наступая на врага.
Даль размахнётся посвистом ужасным.
Ударят глухо копья и мечи.
И светлый лик Непрядвы станет красным
От крови той, что сблизится в ручьи.
И выстраданно, трепетно, сурово
Из Мурома, из Пскова, из Перми
Приди сюда — на поле Куликово
И трижды эту землю обними.
Играет Рихтер
Вот он тронул клавиши. И где-то,
Сразу на другом конце земли,
В створы субтропического лета
Волны океанские пошли.