— Они нас защищали. Любой, кто не Корта, оказался под подозрением.
— Аманда Сунь — не Корта. Я не видела ножа у ее горла.
— Муха. Все знают, что ваши люди используют биологическое оружие.
— «Ваши люди».
— Те, кто связаны с Асамоа.
— На вечеринке были и другие Асамоа. Абена Маану, например. Я не видела, чтобы к ее горлу приставили нож. Ты имел в виду всех моих людей или только некоторых?
— Зачем ты это делаешь?
— Потому что твои люди, Рафа, приставили нож к моему горлу. И я не слышу от тебя ничего, что свидетельствовало бы о том, что они бы меня не зарезали.
— Я бы никогда не позволил им это сделать.
— Если бы твоя мать отдала приказ, ты бы их остановил?
— Я бу-хвэджан «Корта Элиу».
— Не оскорбляй меня, Рафа.
— Я сержусь из-за того, что наша охрана приставила нож к твоему горлу. Я сержусь из-за того, что ты оказалась под подозрением. Я в ярости, но ты же знаешь, как мы тут живем.
— Да. Что ж, возможно, я не хочу здесь жить.
Луна видит, как Рафа вскидывает глаза.
— Я знаю, как мы живем в Тве. Это хорошее место, Тве. Это безопасное место. Там мои люди, Рафа. Я хочу отвезти туда Луну.
Луна ахает. Лаз такой тесный, что она не может прижать ладони ко рту в попытке заглушить звук. Они могли услышать. Хотя… В Боа-Виста и так полным-полно охов и шепотов.
Рафа вскакивает. Когда он сердится, то подходит близко, на расстояние вздоха. На расстояние плевка в лицо. Лусика Асамоа не отступает.
— Ты не заберешь Луну.
— Здесь она не в безопасности.
— Мои дети остаются со мной.
— Твои дети?
— Ты разве не читала никах? Или тебе слишком не терпелось прыгнуть в постель к наиболее вероятному наследнику «Корта Элиу»?
— Рафа. Нет. Не говори этого. Не опускайся до такого. Это на тебя не похоже.
Гнев Рафы теперь разгорелся. Гнев — его грех. Другая сторона его приветливости: он легко смеется, забавляется, занимается любовью. Легко приходит в ярость.
— Знаешь что? Возможно, твои люди планировали…
— Рафа. Прекрати. — Лусика прижимает пальцы к губам Рафы. Она знает, что приливы и отливы его ярости одинаково быстры. — Я бы никогда, ни за что не стала интриговать против тебя — ни я, ни мои люди — ради того, чтобы заполучить нашу дочь.
— Луна остается со мной.
— Да. Но я — нет.
— Я не хочу, чтобы ты уходила. Это твой дом. Со мной. С Луной.
— Здесь небезопасно для меня. Для Луны здесь небезопасно. Однако никах не позволит мне ее забрать. Если бы ты хоть раз попросил прощения за то, что ваши эскольты приставили нож к моему горлу, все могло быть иначе. Ты рассердился. Ты не извинился.
Теперь ее отец говорит, но Луна не слышит его слов. Она ничего не слышит, кроме шума внутри головы — это звук, с которым наступает худшая из всех вещей в мире. Ее мамайн уходит. Что-то сжимается в груди. Голова кружится от ужасного свиста, как будто воздух и жизнь утекают прочь. Луна выбирается из закутка в голове Ошоси, ползет прочь от потайного местечка, в котором подслушала слишком многое. Она исцарапала туфельки и порвала свое платье от Пьера Кардена о грубый камень.
После дождя мертвые бабочки превратились в мусор на поверхности воды. По краям водоемов их крылья образуют лазурную пену. Луна Корта сидит среди трупов.
— Эй-эй-эй, что случилось? — Лусика Асамоа приседает возле дочери.
— Бабочки умерли.
— Они живут недолго. Всего день.
— Они мне нравились. Они были милые. Это несправедливо.
— Мы такими их создаем.
Лусика скидывает туфли и садится на камень рядом с Луной. Болтает ступнями в воде. Синие крылья прилипают к ее темным ногам.
— Вы могли бы сделать так, чтобы они жили дольше одного дня, — говорит Луна.
— Могли бы, но что тогда они будут есть? Куда полетят? Они украшения, как флаги на Фестивале Ямса.
— Но это не так, — говорит Луна. — Они живые.
— Луна, что случилось с твоими туфельками? — спрашивает Лусика. — И твоим платьем.
Луна глядит на плавучие острова из бабочек, медленно дрейфующие вниз по течению.
— Ты уходишь.
— С чего ты взяла?
— Я слышала, как ты об этом сказала.
Ни один вопрос, который могла бы задать Лусика, здесь не пригоден.
— Да. Я отправляюсь обратно в Тве, возвращаюсь к моей семье. Но лишь на некоторое время. Не навсегда.
— Как надолго?
— Не знаю, любовь моя. Не дольше, чем придется.