— Эй, Цзиньцзи, ты вернулся. — Его фамильяр придирчив, как дворецкий, и эту манеру речи ни с кем не перепутаешь. У фамильяров проблемы с расплывчатыми формулировками. Лукасинью видит чиб в правом нижнем углу поля зрения. Человеку из семьи Корта не нужно обращать внимание на эти цифры, но он рад их видеть. Чиб сообщает, что он жив, в сознании и потребляет. — Где я?
«Ты в медицинском учреждении „Санафил Меридиан“, — говорит Цзиньцзи. — Тебя переместили из гипербарической камеры в компрессионный костюм. Ты перенес серию искусственно вызванных коматозных состояний».
— Как долго? — Лукасинью пытается сесть. Боль продирается вдоль каждой кости и сустава. — Моя вечеринка!
«Ее перенесли. Тебе предстоит еще одна искусственная кома. Отец придет повидаться с тобой».
На стенах разворачиваются белые суставчатые медицинские руки.
— Погоди, постой. Я видел Флавию.
«Да. Она приходила тебя навестить».
— Не говори ему.
Лукасинью так и не понял, отчего отец изгнал мадринью, его суррогатную мать из Боа-Виста утром того дня, когда ему исполнилось пять лет. Но ему известно, что если Лукас Корта узнает о визите мадриньи Флавии, он причинит ей боль с озлобленностью, помноженной на сто.
«Я не скажу», — обещает Цзиньцзи.
Лукасинью просыпается в третий раз. В ногах кровати стоит его отец. Лукас Корта — мужчина невысокий, худощавый; он угрюм и встревожен в той же степени, в какой его брат великодушен и излучает золотое сияние. Держится с достоинством, элегантно, усы и борода словно начертаны карандашными линиями, да и только; совершенен, но постоянно просчитывает, как сохранить это совершенство: его одежда, его волосы, его ногти безукоризненны. Хладнокровный, расчетливый человек. Над его левым плечом завис Токинью. Фамильяр Лукаса Корты выглядит замысловатым переплетением музыкальных нот и сложных аккордов, которые время от времени превращаются в едва слышный шепот гитары, играющей босанова.
Лукас Корта аплодирует. Пять четких хлопков.
— Поздравляю. Теперь ты бегун.
Внутри семьи и за ее пределами известно, что Лукас Корта никогда не принимал участия в лунной гонке. Причина — его секрет: Лукасинью слышал, что людей, которые суют нос в это дело, жестоко наказывают.
— Команда скорой помощи; офтальмики, спецы по пневмотораксу; аренда гипербарической камеры, аренда герметичного костюма, оплата О2… — говорит его отец. Лукасинью спускает ноги с кровати. Медицинские боты сняли с него гермокостюм. Вокруг открываются белые стены; роботические руки выдвигаются, предлагая свеженапечатанную одежду. — Перевод из Меридиана в Жуан-ди-Деус…
— Я в Жуан-ди-Деусе?
— Тебе предстоит вечеринка. Герой возвращается домой. Соберись с силами. И постарайся пять минут ни в кого не засовывать свой член. Прибыли все. Даже Ариэль сумела оторваться от своих дел в Суде Клавия.
Прежде всего самое главное. Металлические лабреты и штанги[6] — сувениры, напоминающие о расставаниях, — проникают в аккуратные отверстия в его теле. Цзиньцзи демонстрирует Лукасинью его самого, чтобы юноша смог начесать кок, придав ему великолепие, какое возможно лишь при малой силе тяжести; грива цвета темной морской волны, блестящая и густая. Убийственные скулы, а об мышцы пресса можно камни разбивать. Он выше отца. Все в третьем поколении выше, чем во втором. Он чертовски хорош собой.
— Жить будет, — говорит Лукас.
— Кто? — Лукасинью, поколебавшись, выбирает рубашку с меланжевым узором в светло-коричневых тонах.
— Коджо Асамоа. У него двадцатипроцентные ожоги второй степени, поврежденные альвеолы, разорванные кровеносные сосуды, мозговые поражения. И минус один большой палец на ноге. С ним все будет в порядке. В Боа-Виста дожидается делегация Асамоа, чтобы поблагодарить тебя.
Возможно, там будет Абена Асамоа. Может, она окажется настолько благодарной, что позволит себя трахнуть. Желтовато-коричневые брюки с двухсантиметровыми подворотами и шестью защипами. Лукасинью застегивает ремень. Носки из паутинного шелка и двухцветные лоферы. Это вечеринка, так что пиджак спортивного типа подойдет. Он выбирает твидовый и, пропуская ткань между пальцами, чувствует покалывание волокон. Это животная штуковина, не напечатанная. Немыслимо дорогая животная штуковина.
— Ты мог погибнуть.
Надевая жакет, Лукасинью замечает булавку на отвороте: «Дона Луна», сигилла лунных бегунов. Святая-покровительница Луны: Владычица жизни и смерти, света и тьмы, одна половина ее лица — черный ангел, другая — голый белый череп. Двуликая госпожа. Царица Луна.