Полин засмеялась, очень довольная тем обстоятельством, что Николас сам завел беседу о ее дочери.
— К сожалению, Кати не умеет рисовать, и слуха у нее тоже нет. Зато у нее логико-математические способности. Не исключаю, что ее ждет блестящее будущее в какой-нибудь компьютерной фирме. А может, она займется научной или преподавательской деятельностью. Хотя для этого нужно иметь хорошо подвешенный язык, а Кати не любит болтать. Она пошла не в меня: ее отец некогда был очень толковым программистом. Правда, теперь он занимается каким-то бизнесом, связанным с компьютерным обеспечением спортивных и торговых центров. По его словам, это очень прибыльно.
Николас явно колебался, не осмеливаясь задавать более детальные вопросы, и Полин решила сама прояснить все обстоятельства:
— Мы разведены уже одиннадцать лет. Он ушел, когда Кати еще и год не исполнился. Видимо, такая развязка была неизбежной — мы оказались слишком разными людьми. От его материальной помощи я не отказалась, но всякое общение прекратила.
— А дочь поддерживает с ним отношения?
— Иногда он ей звонит, и она честно отвечает на все его вопросы. Но по большому счету, им не о чем беседовать.
Полин чувствовала, что разговор пошел немного не в ту сторону, Николас, вероятно, ощутил то же самое и сменил малоприятную тему:
— Мой сын тоже не в меня. Мне и в голову не могло прийти, что у него обнаружатся актерские способности. Вообще все решила одна случайная реплика. К нам как-то заехал муж моей старшей сестры. Мы о чем-то говорили, а Том слонялся вокруг и громко декламировал наизусть безумно длинное стихотворение. Он его специально не учил: просто прочел и запомнил. Он так запоминал целые книжки.
— Как я вам завидую! Для Кати выучить стихотворение, всегда было проблемой.
— Ну вот. Наконец мой шурин, совершенно озверевший от этой декламации, сказал: «Слушай, отдай мальчишку сниматься в кино. Тогда хоть дома тихо будет».
— И вы послушались?
— Как ни странно, да. И, слава богу — Том нашел свое призвание… Знаете, я чувствую себя виноватым перед вами, Полин.
— Какой неожиданный переход! Вы о чем?
— Понимаете, неделю назад состоялась премьера фильма, где Томми сыграл главную роль. В прошлую среду, когда мы уже подъехали к вашему дому, я хотел предложить вам пойти на премьеру вместе со мной, но почему-то не решился.
— Может, оно и к лучшему? А что бы сказал ваш сын, появись вы в компании какой-то незнакомой дамы?
— Ничего бы он не сказал. У нас обоих есть право на личную жизнь. Томми, кстати, получил это право очень рано. Я сожалею о собственной нерешительности: мне бы хотелось, чтобы вы высказали свое мнение об этой картине. Вы ведь обо всем судите очень остро и здраво. На меня, честно говоря, фильм произвел гнетущее впечатление.
— Как он называется?
— «На свету». Видите ли, это такая модная нынче интеллектуальная драма о темных сторонах секса. По логике авторов, чем человек тоньше и образованнее, тем он извращеннее. На мой взгляд, подобный бред надуман от начала до конца, но образ, воплощенный моим сыном, меня по-настоящему напугал. Понимаете, существуют канонические кинозлодеи, к которым, даже испытываешь своего рода симпатию…
— Например, доктор Ганнибал Лектер?
— Возможно… Но здесь Томми сыграл хорошо воспитанного приятного юношу, который на деле оказывается законченным подлецом и садистом. Апофеозом всего этого ужаса стала десятиминутная сцена, где он избивал женщину. Она лежала на полу, а он бил ее ногами. И при этом у него были такие глаза: ледяные, жестокие… Конечно, я не полный кретин, мне прекрасно известны все их технологии. Но сколько бы я ни убеждал себя, что возможности монтажа безграничны, этой шокирующей, подминающей тебя массе насилия психологически противиться невозможно. Она давит, топит. На подсознательном уровне все равно воспринимаешь увиденное как целостную реальную картину. И невольно отождествляешь исполнителя с его героем. Понимаете? Смотреть этот эпизод было слишком тяжело — до сердечной боли. Я знаю: Том хороший веселый мальчик и никогда в жизни не ударит женщину. И глаза у него совсем другие, это мне тоже хорошо известно… Но, видите ли, Полин, мне стало страшно: вдруг сыгранная роль может каким-то образом повлиять на психику? Ну, как оружие заставляет своего владельца им воспользоваться. А вдруг Тому захочется проверить, нет ли в его душе подлинной жестокости? Понимаете?
— Понимаю. У Джерома есть замечательная фраза: «В каждом из нас спит дикарь: опаснее всего его будить и тем более подкармливать».
— Вот именно! Томми, конечно, меня высмеял. Он сказал, что на съемках этой сцены в перерывах он и актриса, игравшая его жертву, рассказывали друг другу анекдоты и хохотали до колик, — таким образом, они расслаблялись. И вообще: по его словам, все это лишь голый профессионализм, а самые яростные эмоции — такая же имитация, как и искусственная кровь на их лицах.