Эшли и сама не вполне понимала, почему так терпеливо и смиренно соглашается на подобное положение вещей. Отчего-то ее не оставляла парадоксальная уверенность, что Кевин при всем его активном жизнелюбии надежен и прочен. И он так стремительно сближался с Марком: все чаще ходил с ним гулять, играл, рассказывал всякие байки, катал на велосипеде — теперь уже без удручающих происшествий. Каким бы шустрым ни был этот достойный правнук своего прадеда-авантюриста, он замечательно — и совершенно искренне — относился к ее ребенку, он пробудил в нем взаимность, а за это Эшли многое могла простить. Тем не менее, она не исключала, что однажды взорвется и расставит все точки над «i» самым категоричным образом.
В один из первых дней октября Кевин позвонил в дверь ровно через пять минут после того, как Эшли положила трубку, вдоволь наговорившись с Виктором. Разговор, как всегда, начался, довольно невинно, но довел Эшли до такого состояния, что теперь она чувствовала себя растрескавшимся чайником, в который налили кипяток: из всех трещин хлестала пузырящаяся вода, пар шипел, крышечка подскакивала и звенела. Марк сам пошел открывать — Эшли даже не соблаговолила подняться. Клокоча от злости, она жалила ногтями собственные ладони и слушала негромкий диалог в прихожей.
— Какая-то угрожающая тишина. Нутром чувствую: атмосфера опять накалена. Что у вас произошло?
— Ничего особенного. Мама снова поругалась с папой по телефону. А у нее и так с утра болела голова. Из-за очень высокого давления на улице.
— Все-то ты знаешь, обо всем-то ты слышал… А ну-ка скажи, как называется прибор, который измеряет атмосферное давление?
— Термометр, да?
— Нет, дружок, барометр. А если барометр падает, что это означает?
— Что пойдет дождь?
— Не угадал. Что из стены выпал гвоздь.
Кевин прошел в комнату, остановился около двери и начал трепать Марка по волосам, внимательно глядя, на сидящую в кресле Эшли.
— Оладушек, ты сейчас похожа на свежеиспеченную вдову адмирала: сидишь здесь, как символ мрачной и торжественной покорности судьбе. Голова сильно болит?
— Сильно.
— А в кино с нами пойдешь? Я взял три билета на «Шрека-2», — при этих словах Кевина, Марк взвизгнул и подпрыгнул, — пойдем, хоть похохочешь от души.
— Хохотать мне сейчас хочется меньше всего.
— Вижу. Марк, дружок, извини, но мне надо поговорить с мамой наедине. Не обижайся, ладно?
Когда Марк вышел, Кевин с трудом примостился рядом с Эшли и тяжеловесно положил руку на ее колено.
— Знаешь, в чем твоя проблема, пышечка? Ты воспринимаешь бывшего мужа, как пожизненную ношу — тяжкую, мучительную, но необходимую. Сбрось ее — сразу станет легче. Раз задушевные беседы с ним доводят тебя до невменяемости, так воспринимай его просто, как чужого человека и общайся в соответственных пределах. Да, он папаша твоего ребенка. Но тебе он никто.
— Не разговаривай со мной тоном психоаналитика.
— А ты не веди себя, как любимый клиент психоаналитика. Глупо из-за такой ерунды впадать в депрессию — от нее и так уже страдают сто миллионов человек. Из них пятнадцать процентов непрестанно пытаются наложить на себя руки. А ты знаешь, что лет через десять от депрессии начнут умирать чаще, чем от онкологических и сердечнососудистых заболеваний? Антидепрессанты и транквилизаторы будут продавать всем подряд, как пищевые добавки. Они, кстати, уже становятся топ-лекарствами… Поверь, не стоит вливаться в этот мутный поток. Брось. У тебя налаженная жизнь, чудесный мальчишка, хорошая работа. Да и любовник вроде бы очень даже неплох.
— Все-таки ты непроходимый рыжий наглец! Нельзя было тобой увлекаться, — следовало гнать тебя, куда подальше еще в «Амадеусе». Но не стану спорить: в постели ты…
— Да я знаю, не трать силы на комплименты. Могу проводить мастер классы… Ну, так что: пойдем в кино? Да? Тогда собирайся, оладушек, время-то идет.