Именно так; какое–то время исчезновение Александры Сергеевны Пумпянской оставалось 'незамеченным, но ближе к обеду двенадцатая квартира была уже слегка заинтригована тем, отчего это старушка, обычно появлявшаяся в местах общего пользования раньше всех, целое утро не попадается на глаза. Еще этот вопрос не дозрел до той стадии, когда вопросы сами собой срываются с языка, еще Василий Чинариков как ни в чем не бывало скалывал лед в подворотне дома № 2, еще Белоцветов преспокойно лежал на диване, почитывая кьеркегоровский «Страх и трепет», Юлия Голова с Петром ходили по магазинам, Фондервякин варил на кухне сливовый компот, Митя с Любой томились в школе, Валенчики смотрели телевизор, Анна Олеговна прибиралась у себя в комнате — но в квартире уже поселилось торжественное и почему–то отчасти приятное беспокойство.
Около трех часов пополудни, когда по случаю обеденных хлопот почти все жильцы скопились на кухне, об отсутствии Пумпянской заговорили.
Фондервякин вслух спросил самого себя, чего это, дескать, не показывается Пумпянская. Генрих Валенчик предположил, что она отправилась в магазин, но Юлия Голова отвергла это предположение, сказав, что нельзя же таскаться по магазинам четыре часа подряд. Тогда Белоцветов выдвинул следующую версию: Пумпянская внезапно уехала к кому–нибудь из родных. Однако и эта версия не выдержала проверки, так как Анна Олеговна заявила, что на ее памяти Пумпянская никогда не отсутствовала больше часа, а Фондервякин засвидетельствовал, что в последний раз старуха уезжала в каким–то родственникам на Арбат в сорок восьмом году.
— Ну, тогда она умерла, — сказала Люба Голова. — В лучшем случае заболела.
И сразу наступила нехорошая тишина.
Когда первое впечатление от этих слов испарилось, мужчины решили, что в комнату Александры Сергеевны следует постучать. Чинариков постучал, но ответа не было; Белоцветов постучал — и он ответа не получил. Фондервякин подошел к двери, прильнул к замочной скважине и сказал:
— Ничего не видать, должно быть, ключ с той стороны торчит.
— Если ключ торчит, — сообщил Валенчик, — значит, старуха дома. Ты вот что, Василий, понюхай скважину, может, уже того…
— Да я курю, — отозвался Чинариков, — у меня обоняние на нуле, А потом в течение первых суток трупы не разлагаются даже в сорокаградусную жару.
— А ты почем знаешь? — спросил его Фондервякин.
Василий ответил:
— Знаю…
И опять наступила нехорошая тишина, которая, впрочем, сквозила не потерей, а скорее приобретением.
— Да, — сказал чуть спустя Валенчик, — дело пахнет керосином? Нужно звонить в милицию.
Чинариков поспешил к телефону и начал звонить в жилищно–экс- плуатационную контору, в «скорую помощь» и участковому инспектору Рыбкину, с которым он был знаком. Прочие жильцы начали расходиться по своим комнатам, косясь на дверь Александры Сергеевны, точно это уже было решено, что за ней совершилась смерть. На кухне задержались только Митя Началов и Любовь Голова.
Митя спросил:
— Ну что, кума, страшно тебе небось?
— Не–а, — сказала Люба.
— Бесчувственная ты; вот я мужской пол, а и то мне что–то не по себе.
— Ты мне, Митька, лучше вот что скажи: телефонный звонок имеет к этому отношение?
Ась?
— У тебя что, бананы в ушах? Я говорю, телефонный звонок имеет к этому отношение?
— Не–а, — ответил Митя и засмеялся. — Вот Фондервякин сегодня с утра был пьян как сапожник — вот это да…
Без четверти пять в прихожей раздался звонок, и из всех дверей повысовывались жильцы. Явился участковый инспектор Рыбкин, мужчина видный и моложавый, которому наверняка в очереди говорили «молодой человек», а отнюдь не «мужчина», как это у нас повелось из–за деградации обращений; из примечательных черт участкового Рыбкина нужно отметить небольшие пушистые усики, местами достигавшие нижней губы, то обстоятельство, что фуражку он постоянно носил несколько на затылке, и смиренно–усталое выражение глаз, которые, впрочем, временами смотрели и как стволы.
— Ну, что тут у вас стряслось? — спросил Рыбкин, сложив руки на животе.
— Да жиличка одна исчезла, — сказал Чинариков. — Пумпянская Александра Сергеевна- Вчера еще была здесь, а сегодня как корова ее языком слизнула!
— Ага! — молвил Рыбкин и пошел по коридору в сторону кухни.
В то время как он осматривал дверь в комнату Пумпянской, щупал