От них уйду я навсегдаИ стану жить в своё довольство,Пусть это молодости свойство.Как славно побегут года!
Сегодня ночью – о Творец! —Мой брат заснёт, а с ним и слуги, —Я к вам приду, мои подруги,И полон будет мой ларец.
Да, к сладострастию стремлюсь,Чтоб плавать в неге наслажденья.Неугасимо вожделенье,В нём утонуть я не боюсь.
2
И так живу я вдалеке.Не нужен я чужим вовеки.Зато остался без опекиИ голодаю «налегке».
За деньги не купить любовь.Нет уж друзей, ушли подруги…Твои я помню, отче, рукиИ каюсь пред тобою вновь.
Мой опустел уже ларец.Где радость, праздник, исступленье?Всё было, а теперь – забвенье.Как прав был мудрый мой отец!
Нет в сердце больше ничего,Лишь покаянье и томленье.Я жажду, жажду искупленья.Как гнева, я боюсь его.
3
Ну вот, мне кажется – предел.Я свинопас, мой дом – свинарник.И голод – вечный мой напарник.А всех презрение – удел.
Я у свиней краду еду,А у отца все слуги сытыИ нищетою не забиты.К нему в работники пойду…
Он мой уход мне не простил.И, верно, от меня отрёкся,Коли в семье урод завёлся.Я сам себе уже не мил.
А брат мой – он же мой судья.От слов его ознобом веет.Он в правоте не оскудеет.За ним – достоинство, семья.
4
Вот вижу снова отчий дом.Отец идёт воздевши руки.С ним домочадцы, его слуги.Мне к горлу подступает ком.
«Отец, как был я глуп и слеп!Уж не надеюсь на прощеньеИ не прошу благословенья.Дай заработать мне на хлеб…»
Но он прижал меня к груди.Его одежду я целуюИ руку, старчески сухую,Ласкаю, говоря: «Прости!».
Он повелел лохмотья снять;Мне обувь и одежду дали,На палец перстень нанизали.Не мог об этом я мечтать!
Для пира был забит телец.«Мой сын восстал, ожил из мёртвых,Цепочка дней прервалась чёрных», —Так на пиру сказал отец.
5
Мой брат работал, не гулял,А каждый день гнул спину в поле.Он был отца послушен воле,Меня же, верно, молча клял.
Он не пришёл на этот пир,Не захотел «делить застолье».Я заслужил его злословье,Не поселился в сердце мир.
А ночью слышал разговор.Брат говорил, меня ругая:«Ему телёнка, а мне, знаю…Мне ничего, я словно сор.
Я в поле каждый Божий день,А он растратил всё наследство.Его позор – к блудницам бегство —На всю семью бросает тень».
Вот что ответил наш отец:«Здесь всё твоё – поля и стадо.Со мной возрадуйся, о чадо!Ведь вы же братья, наконец!..»
А я молился и шептал,Что благодарен. Добрый отче,Насколько ты мудрей и зорче!Как человек велик и мал!
Храм
Церковь Рождества Пресвятой
Богородицы в Бутырской слободе,постройка XVII века на территорииавиационного завода «Знамя».Москва, ул. Большая Новодмитровская.Храм на территории заводаБез окон, крестов и куполов.Я вошёл, там не было народа.Что увидел – хуже страшных снов.
Кое-где остались ещё фрески,А по ним шли трубы, провода.И, наверно, кто-то очень дерзкийВбил костыль в святого, как тогда…
Осквернили церковь – знать, умели«Красные безбожники», как встарь.Туалет, презренные, посмелиСделать там, где был вчера алтарь.
Только с костылём ещё проблемы —Не совру, боюсь таких «прикрас».Для кого-то не было дилеммы —Он забил костыль святому в глаз.
Люди ещё будут там молиться,Вот и я приду когда-нибудь,Чтоб святому низко поклониться.Его боль стучится в мою грудь.
«Отец-ветеран не дожил до весны…»
Отец-ветеран не дожил до весны,И он говорил мне всегда:«Поверь, лишь бы не было больше войны,А прочее всё – ерунда».
Мне мать повторяла: «Сынок, не беда —Безденежье, драка за власть.Лишь только бы нас миновала войнаДа голод – вот это напасть».
Моё поколенье не знало войны,И голод ему не грозил.Из нас здесь никто не признает вины —«Телец» нам и дорог и мил.
Мы словно забыли о главном Судье,Его суд всегда справедлив.Он есть, он присутствует в каждой судьбе,Мне жаль, для кого это миф.