Не кричал, а стонал лишь от боли —Не дай Бог, вдруг услышит жена.Драма кончилась, сыграны роли;Для России огромна цена.
Неизвестен «продюсер» доселе —«Старый гомик»[11], Дантес[12] или царь.То, что Бог дал, ценить не умели,Никогда – ни теперь и ни встарь.
До сих пор, говорят, не прочитан,Между строк много скрыто от нас.Каждый скажет – на нём он воспитан,Но его плохо знают сейчас.
Мой Чехов
На Садово-Кудринской – домокМеж двумя большущими домами.Там жил добрый, очень мудрый док.Он со школы почитаем нами.
Ванька Жуков дедушке писал,А девчонка-нянька спать хотела,Монтигомо прерию искал,И Каштанка на арене пела…
Домик Чехов называл «комод»,А по мне, похож на бонбоньерку,Где лечил от пошлости господ,Косность вызывая на поверку.
Я учился у него любитьМилую хозяйку той собачки,Он в «Степи» в жару давал мне пить,Видел с ним – в садах возводят дачки.
Таганрог, Москва и Сахалин,А потом – Италия и Ялта.Мне казалось – он как перст одинСредь толпы поклонников таланта.
Грустно мне всегда его читать,Даже если где-то улыбаюсь.Он просил шампанского подать,Уходя светло и не прощаясь.
Коль помрёшь, друзей всегда полно.Плачут, аплодируют «на пирсе».Я о Чехове скажу одно:Их теперь там будет двое с Фирсом.
Потери
Жаль, почти забыт великий Горький.Сердце Данко освещало путь.Гордый Сокол – он совсем не зоркий,Вновь разбил о скалы свою грудь.
Жил романтик Эдуард Багрицкий,Он писал прекрасные стихи.Вам поклон, маэстро, очень низкий,Только Вы сегодня не в чести́.
Теффи – сколько праздника и славы,Кто её рассказы не читал!А сейчас читателей так мало.У Донцовой их зато «обвал».
Саша Чёрный, а душою белый,Он поэт, сатирик и хохмач.Остроумный, добрый, очень смелыйИ лечил всё общество как врач.
Их теперь так мало кто читает,Многие не знают их совсем.Каждый из-за этого теряет.Кстати, так мельчаем, между тем.
Сергей Есенин
Сергей, я счастлив, что Вы живы,В России живы на века.В её лесах, полях и нивахТечёт Есенина река.
То под гармошку с перебором,То как весенние ручьи —Стихи в ней льются звучным хором,Качая огонёк свечи.
Деревни, пашни, и овраги,И месяц в небе, как щенок…Пьянею словно бы от браги,С ладони пью берёзы сок.
Река несёт меня куда-то…Высь неба, золото крестов.Рязань, ты сказочно богата,Имея вот таких сынов!
Царевич из русоволосых,Вы плоть от плоти из крестьян,Тех синеглазых, чуть курносых,Кумир для женщин и дурман.
У Вас стихи – как воздух в мае,Как птичий гомон, солнца блик.Река Есенина без края,Покуда русский жив язык.
Николаю Рубцову
«Рубцов очень любил жизнь, но жизнь не очень любила его.»
Не знал Рубцова до сих пор,Большого русского поэта.Пусть это будет мне в укор,Себя готов казнить за это.
Он – как берёзовый листок,Он – как трава, что при дороге,Серебряных ручьёв исток —И убиенным быть в итоге.
Да, в горнице его светло,А лодка к плаванью готова.Но только счастье вот ушло,А «невезуха» рядом снова.
«Стрелял» рубли на опохмелВ своей студенческой общаге.До дерзости по пьяни смел,И не последний был он в драке.
По-детски незлобиво чист,Писал про русские берёзы.В больших застольях не речист;Никто его не видел слёзы.
Он жизнь любил поболе всех,Но жизнь его, увы, не очень.Эх, кабы раньше чуть успех…Но так привычней для нас, впрочем.
Памяти Юлии Друниной
Леди быть и медсестрою —Благородство, кровь и боль.Всё испытано тобою,Всё свою сыграло роль.
Юля, Юленька, девчушка…Приписала себе год.Окруженье – не игрушка,Финиш – санитарный взвод.
Раненых в бою спасала,Ранена сама была.Где ты сил таких снискала?У кого взаймы брала?
Как Ассоль, смогла влюбиться.Боевые ордена.Что в конце могло случиться?Кто нам скажет, чья вина?
вернуться
11
«Старый гомик» – барон Геккерен, голландский посланник, усыновивший Дантеса; известный в обществе нетрадиционной ориентацией; считают, что был сексуально связан с приёмным сыном.