– Ну, знаете… Это у вас, так сказать, завтра все проблемы закончатся. И то не факт. А нам, грешным, здесь оставаться жить дальше. Береженого бог бережет, а аппаратчика – правильная бумажка. Так что уж не обессудьте… Подписали? Мерси.
– Теперь всё? Больше вы от меня ничего, надеюсь, не хотите? – устало сказал я.
– Полагаю, на сегодня достаточно, Максим Анатольевич, – Игорь Иванович удовлетворённо откинулся на спинку стула. – Действительно, вам следует отдохнуть. Я прикажу, чтобы вас перевели в камеру. Но вас ожидают ещё посетители. Постарайтесь уделить им не меньше внимания, чем моей персоне, договорились?
– Какие еще посетители? – раздраженно буркнул я. – О чем тут ещё лясы точить?
– А вот сейчас сами и узнаете. До завтра!
Он легко поднялся и не оборачиваясь, порхающей походкой выскользнул за дверь. Что же, он уже мог начинать праздновать победу – при любом итоге событий он проходил в дамки. А мне оставалось лишь надеяться, что его игры не обернутся для меня очередной ловушкой – или, по крайней мере, что эти кошки-мышки продлятся достаточно долго для того, чтобы я нашел спасительный выход сам.
Дверь снова громыхнула. На этот раз на пороге стояли двое. Один, помоложе, был явный монголоид – сонно зажмуренные глаза, острые скулы, редкая щеточка усов на желтой коже, да ещё дурацкая остроконечная шляпа с бубенчиками на полях. Второй, много старше, был гораздо больше похож на европейца своими круглыми глазами, мясистым носом картошкой, а, в особенности, деловым покроем костюма. При этом, как ни странно, все эти атрибуты парадоксальным образом подчеркивали его восточную сущность, а не маскировали её.
– Здравствуйте, Максим, – звучным глубоким голосом произнес пожилой, усаживаясь на стул. Молодой остался стоять за его плечом. – Меня зовут Ымрын Лелекаевич, а это мой помощник Коля-на Манту. Мы чукчи.
– Я догадался, – хрипло ответил я. Как только я увидел их, меня начало потряхивать от ненависти к этим доисторическим маньякам. – Что, пришли сами посмотреть, подхожу ли я на роль второй жертвы?
– И это тоже, – легко согласился пожилой. – Но мне кажется, вы находитесь в некотором заблуждении относительно роли моего народа в происходящем. Я хотел бы поговорить с вами и убедить вас в нашей дружбе и благих намерениях.
– Вы что, издеваетесь? – задрал брови я. – Меня завтра убьют по вашему приказу, самого близкого мне человека тоже убьют, и всё лишь для того, чтобы потешить ваше идиотское национальное самолюбие. О какой доброжелательности вы вообще талдычите?
– О, Великий Анан, какой же чуши вам наплели, – скорбно поджал губы старик. – Простите, но ваши русские чиновники по большей части совершенно несносны: абсолютно не умеют брать на себя ответственность, норовят всю вину за некрасивые решения спихнуть на других. Поверьте: никто из луораветланов – так называют нас, обитателей этой суровой, но благословенной земли – не желает зла ни вам, ни вашей подруге. Мы с Колей-на, кстати, только что видели её, и должен сказать, она производит впечатление намного более счастливого человека, чем вы, Максим.
– Да что вы? Полагаю, её просто не предупредили о судьбе, на которую вы её обрекли. И поэтому завтра она умрет в радостном неведении, так?
– Еще раз официально заявляю: народ луораветланов не желает ничьей гибели и не требует ничьих жертв – ни людей, ни моржей, ни рыб, ни прочих живых существ. Нравственным базисом нашей нации является абсолютный нейтралитет по отношению ко злу. Мы не заинтересованы в смерти граждан России Максима Борщёва и Надежды Соловьёвой.
– Это всё, что вы мне хотите сказать? – саркастически заключил я.
– Именно это я хочу вам сказать. Или, если угодно, уполномочен сообщить. Мы заботимся об имидже своего народа. Вы не должны погибать, искренне считая это злодеяние делом рук чукчей. Тогда наше будущее будет светлее и радостней.
– Какое вам дело до того, что я думаю о вас? – удивился я. – Ненавижу я вас или люблю – всё это уйдет вместе со мной через несколько часов. А вот сучьи русские правители, которые засунули меня в эту яму, всё равно будут считать, что потакают исключительно вашему дикарскому людоедству. Вы бы лучше им объяснили, чем мне – глядишь, тогда бы и умирать не пришлось, а?
– Мы говорили с ними тысячу раз, – картинно всплеснул руками старый чукча, – но они находятся в плену собственной дремучей мифологии и не желают ничего слышать. Это они, а не мы, совершенно добровольно и с явным удовольствием последовательно уничтожают всё, что на самом деле кажется им ценным: своих возлюбленных по имени Надежда, куски своего государства со всем населением, какие-то ненужные никому камни, книги, и даже – однажды – несколько сотен тонн золотого запаса из западной зоны оккупации Германии. Представляете? Специально приволокли реактор для того, чтобы бессмысленно изгадить металл до невозможности… Им, видите ли, кажется, что, избавляясь от всего, что есть у них дорогого, они обретают свободу и неуязвимость. Если больше нечего терять, то нечего и бояться – так размышляют они… Разве вы, житель вашей страны, не видите признаков той же политики на уровне государственной стратегии?