– Так что же, вы хотите сказать, что вы тут ни при чём и желаете остаться в белом?
– Конечно! Поймите, народ чукчей очень стар – и в историческом смысле, и чисто в физиологическом. За десятки тысяч лет существования в этом северном краю, на первозданной границе тундры, гор и океана, мы научились жить долго, очень долго – но при этом полностью утратили некогда присущую нам воинственную пассионарность, в былые времена заставлявшую содрогаться весь обитаемый мир. Мы более не хотим ни на что влиять. Мы мирные наблюдатели, исследователи – антропологи, историки, этносоциологи, и амбиции правителей планеты интересуют нас только как психиатрический феномен. Максимум, что мы позволяем себе – это изредка подравнивать баланс, чтобы мир не пошел вразнос – как это было, например, с тем самым немецким золотом… Но, уверяю вас, все легенды о жертвоприношениях рождены в идеологических отделах соответствующих бюрократических ведомств – мы тут ни при чем. Сценарий завтрашних печальных событий полностью определяется маниакальными стремлениями лидера вашей страны. Что же, мы не одобряем такого поведения, однако не имеем возможности и желаний противодействовать ему – для нас это, в любом случае, всего лишь ценный экспериментальный опыт. И это тоже наша официальная позиция, которую я имею честь до вас довести.
– Благодарю вас, – сухо сказал я. – Я польщён тем, что буду убит не вашими руками, и особенно признателен за то, что вы не будете этому препятствовать. Теперь вы можете спать спокойно.
– Спасибо и вам за понимание, Максим! Редко, когда подобные переговоры заканчиваются столь гармоничным унисоном в мнениях сторон. Буду рад приветствовать вас завтра на ринге. Коля-на, в путь!..
30 марта
Я думал, что меня будут готовить к предстоящему испытанию каким-то особенным образом: накачивать стимуляторами, вживлять в голову, как мартышке, электроды, читать вслух и под роспись длинные параграфы с правами и обязанностями, водить под конвоем длинными коридорами, или хотя бы объяснят толком, что мне предстоит делать (именно так происходило в детских голливудских фильмах, обыгрывающих схожие моим обстоятельства). Но утро началось совершенно будничным образом, никому из сильных мира сего, очевидно, пока не было до меня дела.
Вчера Игорь Иванович исполнил свое обещание. После ухода ужасно гордых своим непоколебимым нейтралитетом чукчей, меня, измученного бесконечными разговорами, покормили на крохотной кухне, примыкавшей к следственному блоку, а затем вежливо препроводили в камеру. На удивление, она скорее напоминала обычный номер в заштатной, но не лишенной претензий гостинице: по крайней мере, тут имелся относительно чистый туалет с душем, стены единственной комнаты были оклеены весёленькими обоями с разноцветными Карлсонами, а вместо сетчатой тюремной кровати стояла нормальная – мягкая и полутороспальная. Здесь был даже маленький пузатый телевизор, правда, всего с двумя каналами: по одному без перерыва показывали старые советские комедии, а по второму – записи передачи «В мире животных». Очевидно, такая атмосфера должна была настроить меня на позитивный лад. Отчасти так и вышло: мной овладело безразличие и угрюмое спокойствие – может быть, дело было в усталости, но скорее – в таблетке, которую мне, не скрываясь, дали выпить за поздним обедом. Как бы то ни было, мне удалось довольно быстро заснуть, ускользнув из круговерти тревожных мыслей, а утром проснуться вполне отдохнувшим и даже бодрым.
Настольные часы в виде совы с цифрами вместо глаз показали восемь, когда раздался предупредительный стук, и в дверь вошла горничная-таджичка. Она молча принесла завтрак: овсяную кашу, оладьи со сгущенкой и стакан с какао. На подносе, в качестве дани уровню обслуживания, лежал свежий номер либеральной газеты «Новые времена», совершенно непостижимым образом попавший во враждебную среду милитаристских казематов. Что же, спасибо и за такое утреннее чтиво: потягивая сладкую бежевую жижу какао, я развернул газетный лист и прочитал первую попавшуюся заметку:
«Последнее программное выступление Президента (автор употребляет слово “последний” лишь с той неизбывной русской надеждой, которая удерживает его от неминуемого падения в пучину малодушного пессимизма) продемонстрировала бесповоротную импотенцию престарелого гаранта конституции, заставившую возглавляемую им вертикаль беспомощно свернуться поросячьим хвостиком. Придворных спичрайтеров, извергших на свет божий сей аморфный текст, остается только предать суду чрезвычайной тройки в специально сконструированных для этих целей лубянских подвалах ввиду несомненного саботажа своих обязанностей. Одинокая максима, которую позволено будет извлечь непритязательному уму из презентованных простодушной публике рассуждений, заключается в том незамысловатом факте, что единственным сохранившимся активом нашего государства является конденсированный негативный заряд отвращения к самым обыденным гражданским ценностям, накопленный на отечественной стороне цивилизационного изолятора. Подобно электрической разности потенциалов, этот заряд какое-то время сможет насыщать суету внутри страны энергией, но что случится тогда, когда все позитивные субъекты мысли – ученые, гуманитарии, писатели, да обыкновенные ЛГБТ-активисты с хипстерами, наконец – утекут через границу к притягивающему их полюсу нормальной человеческой жизни? Что будете делать вы, господин Президент, когда на вашей стороне останутся лишь послушно-патриотичные, но безынициативные и деструктивно настроенные носители отрицательного энтропийного поля? Печально предвидеть несомненное и ближайшее будущее России, выпавшей из контекста истории, разваливающейся на картофельные султанаты, населенные инфантильной, патерналистской, безвольно потребляющей медийный жмых массой, которая…»