Затем, впервые в своей жизни, я увидел того, о ком столько слышал с самого начала своего кафкианского приключения – Его, великого и ужасного, верховного главнокомандующего, гаранта конституции, отца демократии, спасителя Отечества, надёжу и опору России, ум, честь и совесть эпохи, вершителя народных судеб, национального героя, сияющую вершину вертикали власти, образцового в своей мягкости авторитарного правителя, душителя либеральных свобод, тирана и диктатора, кровавого палача, похитителя надежд и других маленьких девочек, единственного и несменяемого лидера многострадальной нации, солнцеликого Президента Российской Федерации Владимира Владимировича Всемогущего. Его лицо, хоть и далекое, отделенное от меня широким пространством круглого ринга, было прекрасно узнаваемым за мутноватым стеклом кокпита. На голове его был надет убор наподобие шлемофона, а за спиной угадывались смутные силуэты соратников. Экипаж противостоящей мне машины, по всей видимости, находился в сдержанном эмоциональном напряжении, скрываемом превосходной моральной и физической подготовкой: глаза президента, небрежно прищуренные, впились в меня пристальным – но спокойным и даже несколько ироничным взором; однако даже на таком расстоянии было видно, как на его скулах волнами возникают и тут же рассасываются нервные желваки.
Не буду лукавить, утверждая, что такой взгляд было просто выдержать. Спустя несколько секунд игры в гляделки (а я физически ощущал, что мой противник видит меня так же хорошо, как и я его), я позорно опустил глаза вниз и чуть не вскрикнул от изумления. Прямо у моей железной ступни, почти у самого пола, в воздухе висел – так мне показалось – стеклянный кокон, внутри которого было ясно различимо неподвижное тело девушки. Она была завернута в белую ткань, глаза на неподвижном лице закрыты, но она не была мертва, а просто находилась без сознания или под наркозом – об этом можно было судить по живому, розовому цвету кожи и еле заметному дыханию, слабо приподнимающему грудь. И это была Надя, моя Надя, без сомнения – та, за которой я гнался всё это время, и наконец-то она очутилась так близко ко мне – наклонись и бери рукой!
Каюсь, именно это я и попытался сделать, на радостях позабыв об окружающей меня действительности. И отвлекшись, совершенно упустил момент, когда лампа перед моим лицом сменила цвет с красного на зеленый, а боевая машина президента начала стремительный и неумолимый разбег, рванувшись по кратчайшей траектории ко мне через весь зал, – и уже в движении занося над головой тяжелый многометровый клинок. Вскинувшись на грохот металлических ног, оставлявших на бетонном полу глубокие выкрошенные впадины, я едва успел податься в сторону, и разящий удар меча пришелся не в самую середину туловища, как было намечено, а по правому плечу, попутно вспоров толстую бронь ворот за моей спиной. Рука, принявшая этот немыслимый натиск, отлетела далеко в сторону, искря разорванными проводами, а оставшаяся часть робота грузно рухнула на бок, огласив пространство зала оглушительным лязгом. Мне самому внутри кабины тоже пришлось несладко. Я повис на ремнях, ошеломленно вертя головой, но сказалась прежняя подготовка: засунув усилием воли дрожь от первого потрясения куда подальше, я быстро сориентировался, убедился, что по-прежнему владею управлением, и в дальнейшем был уже начеку.
Увидев, что мой робот неподвижно лежит у стены зала, Владимир Владимирович развернул машину и одним прыжком подскочил ко мне, вновь занося руку и готовясь нанести решающий удар. Однако тут возникла помеха: клинок был неподвижно приварен к конечности и не был приспособлен для колющих движений – им можно было только рубить наотмашь. Чтобы достать мою распластавшуюся по полу машину, ему пришлось неудобно наклониться, да еще отвести руку вперед, опасно вынося центр тяжести наружу – и вот тут-то, в этом неустойчивом положении он получил от меня подсечку ногой под колено. Мой расчет оправдался полностью – теперь уже робот соперника всей массой, высекая искры и теряя разлетающиеся во все стороны мелкие детали, плашмя грохнулся на пол, а я использовал полученную передышку для того, чтобы попытаться принять вертикальное положение.
Это удалось не без труда; вдобавок, как только я выпрямился, выяснилось, что отсутствие одной из двух тяжелых рук катастрофически нарушает равновесие: машину постоянно вело в сторону, и непрерывные отчаянные попытки выровнять её отнимали массу сил и внимания. Вражеский робот тоже неуклюже ворочался на полу, пытаясь подняться. Из-за непропорционально широких плеч и узкого зада, к которому крепились нижние конечности, это получалось у него ещё хуже, чем несколькими секундами ранее у меня. Пока что меня спасало то, что эти идиотские механизмы, родившиеся словно в воспаленном воображении обкурившегося японского аниматора, имели своей единственной задачей устрашение и демонстрацию показного могущества – причем даже не настоящим врагам, а собственным патриотам, по детски любящим вооруженных роботов, – и совершенно не были предназначены для реального боя. Решив продлить, сколько можно, затянувшийся паритет, я открыл огонь по барахтавшейся туше из пулемета, прикрепленного к левой, невредимой руке.