«есть господин по благодати и должен осуществлять свое владычество с ответственностью по отношению к Тому, Кто есть господин по природе. [...] Это господство не означает, следовательно, что человек навязывает свою волю данности природы, а означает, что его владение, организация и творчество исходят из знания; знание же есть приятие того, чем сущее является в себе...».
Попробуем теперь собрать воедино все наши замечания и спросим себя еще раз: имеет ли Бог власть в мире и является ли она для нас надеждой? Прежде всего следует сказать, что существует тип власти, без сомнения самый нам знакомый, который противостоит Богу и стремится не испытывать в Нем никакой нужды, даже исключить Его. В природе этой власти — делать вещи и людей чистыми объектами, чистыми функциями на службе нашей собственной воли. Существа и люди не рассматриваются как реальность, имеющая свою жизнь, свое собственное бытие, которое я должен уважать и к которому должен приноравливаться; они рассматриваются только как функции, то есть как машины, как нечто неживое. Поэтому такая власть есть в конечном счете власть смерти, и тот, кто пользуется ею, неизбежно подчиняет ее закону смерти и всего неживого. Закон, который я навязываю другим, становится законом и для меня. Поэтому предостережение Бога Адаму здесь совершенно подтверждается: если вкусишь от плода этого дерева, умрешь (см. Быт. 2,17). Не может быть иначе там, где власть понимается как антитеза послушанию, потому что человек — не господин бытия, даже если есть немало областей, где он может разбирать и собирать его, как машину. Он не может жить вопреки бытию, против него, и когда он заставляет себя в это верить, он подпадает под власть лжи, а значит, небытия, чистой видимости, то есть под власть смерти. Конечно, эта власть может казаться весьма соблазнительной и приобретать впечатляющие формы. Хотя успех длится лишь какое то время, но это время может быть достаточно долгим, чтобы ослепить человека, живущего настоящей минутой. Эта власть не истинная, не подлинная. Власть, основывающаяся в самом бытии, сильнее. Тот, кто на ее стороне, сделал правильный выбор. Но власть бытия — не его собственная, это власть Создателя. Мы же знаем в вере, что Творец — не только Истина, но и Любовь, и эти две вещи нераздельны. Бог имеет в мире власть в той мере, в какой имеют власть истина и любовь. Это высказывание могло бы быть скорее меланхолическим, если бы мы знали о мире лишь то, что можем охватить взглядом за время нашей жизни и в границах нашего опыта. Исходя же из этого нового опыта с Богом и миром, который Бог даровал нам в Иисусе Христе, это утверждение становится утверждением торжествующей надежды. Потому что тогда мы можем также перевернуть фразу: истина и любовь отождествляются с властью Божией, потому что Он не только обладает истиной и любовью, но сам есть Истина и Любовь. Поэтому истина и любовь — это настоящая, последняя власть в мире. Именно на ней зиждется упование Церкви и упование верующих. В этом мире Церковь может быть лишена многого, она может переживать великие и болезненные поражения. В ней всегда немало того, что отдаляет ее от ее истинной сути. Но это всегда будет с нее совлечено. Сама она не гибнет, напротив: то, что ей присуще, являет себя еще более ясно и обретает новую силу. Судно Церкви — это корабль надежды. Мы можем взойти на него с доверием. Сам Господь мира ведет его и заботится о нем.
2. Применения
На первой лекции мы попытались понять, что такое власть Бога и почему в ней для нас заключена не угроза, а надежда. Теперь мы поразмышляем о жизни в Церкви в целом, а особенно о жизни священника и его помощников. Нам следует задать себе вопрос: как может эта власть найти место в нашей жизни? Как конкретно может она стать надеждой для нас и для людей в этот момент истории? Каковы условия жизни, позволяющие этой надежде найти в нас отклик, стать нашей? В первой части, где речь шла о важнейших вопросах природы власти, мы прибегли к примерам и дали отдельные ориентиры, не притязая на систематическое рассмотрение вопроса. Разумеется, здесь нет и речи о развитии полного учения о христианской и священнической жизни в свете Божественной власти, которая есть надежда. Я хотел бы просто прояснить, без подробной систематизации, некоторые аспекты, которые вытекают из предыдущих размышлений.
а) Вера - врата для власти Божией
Основная мысль первой лекции может быть резюмирована следующим образом: власть, в смысле полной власти, вверенной Иисусу Христу, есть власть, происходящая от отношения, власть даваемая в послушании и оборачивающаяся ответственностью. Если это правда, для священника и для любого христианина это значит, что он должен быть человеком, сущностно живущим отношением, и прежде всего — отношением с Богом. Священник должен быть верующим, тем, кто пребывает в диалоге с Богом. Если этого нет, любая деятельность пуста. Самое высшее и самое важное, что священник может сделать для человека — это прежде всего его вера Своей верой он дает Богу, Другому, возможность войти в этот мир. Если Же Другой не действует, наше собственное действие всегда недостаточно. Но как только люди чувствуют, что есть кто-то, кто верует, кто живет Богом и с Богом, они тоже находят в этом источник надежды. Верой священника открывается дверь для окружающих его людей: значит, можно верить даже сегодня. Всякая человеческая вера — это вера вместе с другими, потому верующий перед лицом других так важен. Во многих отношениях он также более, чем другие, подвержен риску в том, что касается его веры, потому что их вера связана с его, и ему вместе с ними приходится преодолевать все испытания, которым эту веру подвергает наше время.
Вот почему кризисы Церкви и веры часто глубже и раньше проявляются у священников и монашествующих, чем у верующих Церкви. Есть еще одна опасность: что священник примет мир веры как само собой разумеющийся, что он в нем все растратит, а потом насытится им — сначала как младший брат (из притчи о блудном сыне), потом как старший. Если так произойдет, люди из мира, как раз те, кому опыт пустоты помог найти путь веры, смогут оказать ему ту услугу, какую оказывает возвращение младшего брата старшему. Они познали пустыни мира и вновь, по-новому, открыли красоту дома, которая уже начала тяготить того, кто в нем остался. Поэтому в вере есть взаимные отдача и приятие, когда священники и миряне открывают друг для друга близость Божию.
Священник также должен питать в себе смиренность такого приятия. Он не должен позволять, чтобы в нем родилась надменность старшего брата по отношению к младшему: ведь этому повесе, наслаждающемуся теперь возвращением в отчий дом, неведомо, что такое бремя верности. У нас, священников, подобная гордыня легко принимает форму самодостаточности специалиста: эти верующие, живущие в мире, что они знают о проблемах библейской текстологии и о всех прочих видах анализа веры? Что они знают о злоупотреблениях властью в Церкви и о всех перипетиях ее истории? В деле веры высокомерие специалистов — лишь особая стойкая форма ослепления, ослепления тех, кто полагает, что все знает лучше других. Вера, которая в пустыне обезбоженного мира, перед пустым корытом для свиней, вновь открывает свежую воду Слова Божия и хотя, возможно, далеко не достигает уровня специалиста в проблемах библейской текстологии, но бесконечно превосходит его в своем чувстве сути того, что получает из этого источника. Утомленность старшего брата всегда будет реальностью, но нельзя, чтобы она стала упорствующей, неспособной воспринять чудесные слова Отца: все, что мое, твое. Священник должен веровать перед лицом других, но при этом оставаться достаточно смиренным, чтобы веровать после или вместе. Он укрепляет в вере других, но и постоянно получает от них веру.
Поэтому, когда мы говорим, что даем силе Божией войти в мир, только если сами веруем, это не трюизм. Первым «делом», которое должен совершить священник, является осознание того, что он — верующий по-новому. Вера никогда не присутствует просто сама по себе; она требует проживания. Она ведет нас к диалогу с Богом, включающему в себя и слово, и слушание. Вера и молитва нераздельны. Время, которое священник проводит в молитве и в слушании слова Писания, никогда не является ни потерянным для пастырской работы, ни отнятым у людей. Люди чувствуют, рождены ли действия и слова их священника молитвой, или же это лишь плод работы за столом Превыше всякой другой деятельности он должен вести свою общину к молитве, помочь ей войти в молитву и таким образом вверить власти Божией. И тут тоже есть взаимная отдача и приятие: всякая молитва есть молитва вместе со всей молящейся Церковью, и подлинное слушание Писания возможно только с ней.