Машина не двигалась. Взводный возился с кормовым люком, пока тот не распахнулся, а затем Матвей ощутил, как его схватили за пальто – и он оказался снаружи.
– Беги! – крикнул взводный, и Матвей побежал. Впереди виднелись развалины бревенчатых домиков. Там – спасение. Так он решил для себя. И он летел туда со всех ног. Под новенькими сапогами чавкала грязь. Сапоги натёрли пятки, но эти мелочи не сейчас не стоили внимания. Страх смерти был сильнее. Взводный, шумно дыша, бежал рядом. Матвей обернулся: позади – никого, «ящик» заволокло дымом, и огонь пляса на моторном отсеке.
Несколько раз Матвей поскальзывался и падал, но вставал и бежал дальше, стараясь не отстать от взводного. Это было непросто: кругом – ямы и рыхлая земля. Тяжко. Лишь мысль о спасении, что маячило впереди чёрными развалинами, давала силы.
Когда добрались до развалин, побежали медленнее, да здесь и не получилось бы быстрее: дворы заросли травой и кустами, приходилось местами продираться сквозь них и обходить груды досок и частично завалившиеся заборы. Матвей обессилел. Лёгкие разрывало на части, ноги запинались обо всё подряд.
– Стоп, – объявил запыхавшийся взводный, останавливаясь возле очередной опустевшей избы. Его тут же накрыло кашлем. – Дерьмо… Передых. Кажется, ушли. Только тихо, не шуми. Противник может быть близко.
Матвей завалился на траву, сплюнул накопившуюся мокроту. В глазах темнело. Ещё бы чуть-чуть, и совсем упал бы без сил. На севере гремела стрельба.
«Ушли, – пульсировала в голове мысль. – Да неужели? Или нет? Да сколько же это может продолжаться…»
Глава 27. Ворона
Вторые сутки падал снег. Бледный и колючий. Аркадий выбрался из подвала старого двухэтажного барака. Снежный наст под ногами добродушно заскрипел. Холодно. Кожаный плащ не грел. Аркадий поёжился, втянул голову в воротник. Зубы выстукивали неровную дробь. Нос закладывало от насморка. Аркадий принялся ломать хворост. Старые запасы подходили к концу.
«Иволгу» припорошило. Автомобиль всё так же стоял под высохшей яблоней. Бензина осталось вёрст на десять-пятнадцать, вот только ехать было некуда.
Наломав веток, Аркадий спустился в сырой подвал, разложил хворост на полках из полок, а затем поместил несколько тонких сухих веточек в небольшую железную бочку с углями. Достал коробок спичек. Пересчитал: ровно одиннадцать штук. Вытащил одну – уже десять. Подумал, что надо учиться обходиться без них. Поджёг ветки. С третей попытки. Заплясал робкий огонёк, и помещение наполнилось ароматом горящей древесины. Когда занялся хворост покрупнее, стало совсем тепло. Пламя осветило низкий дощатый потолок и полки, на некоторых которых сушился хворост.
Аркадий протянул руки к огню, согревая озябшие пальцы. Хотелось есть. Мяса ещё много, но следовало экономить. Когда закончится еда, закончится жизнь. А Аркадий не хотел, чтоб она заканчивалась. Он хотел жить. Зачем? Сам не мог ответить на этот вопрос. Просто хотел и всё.
Чувствовал он себя неважно: простудился на днях, да и в животе мутило. А ещё ужасно хотелось помыться. Аркадий задумчиво потёр жёсткую длинную щетину на подбородке. Обычно он брился каждый день. Аккуратность, как известно – залог успеха в любом деле. Да и просто привык к чистоте. Щетина его раздражала, как и грязь под ногтями, как и запах собственного тела.
Унтер офицер Синичкин, выйдя по своему обыкновению из темного угла, сел возле бочки.
– Ну? Что у нас сегодня на завтрак, ваше высокоблагородие?
– Не твоё дело, – огрызнулся Аркадий.
– Мясцо. Люблю мясцо. Кого на этот раз? Толстого или капитана?
Аркадий промолчал; навязчивый спутник раздражал, но деться было некуда. Поначалу Аркадий ругался на него, орал, даже стрелял – бесполезно. Потом смирился. В конце концов, нашлись и плюсы – хоть какая-то компания.
– Всё глумишься? Не надоело? – упрекнул Аркадий унтер-офицера. – А вот ты мне надоел порядком. Помолчал бы что ли.
– Дык зачем над человеком в беде глумиться? Не глумлюсь – сочувствую. Потерялся ты, товарищ ротмистр.
«И так каждый день, – подумал Аркадий, – задрал уже!». А вслух произнёс: