Павел не ответил. Он пошёл вперёд. Матвей ещё что-то кричал, но голос его становился всё слабее и слабее, и вскоре совсем стих. А вокруг серели знакомые хрущёвки, детский садик с разноцветным облезлым забором выглядывал из-за деревьев, ржавели гаражи неподалёку. Мимо по дороге проехала «шестёрка».
Двор этот Павел видел бесчисленное количество раз. На протяжении многих лет он почти каждый день уходил отсюда утром и возвращался вечером. Это был его родной двор! Его родной город и родной мир. Павла распирало от радости при виде унылых хрущёвок, осточертевших до одури за сорок с лишним лет.
Компания подростков прошла по тротуару. Подозрительно покосились. Павел вспомнил, что у него в руках винтовка, закинул за плечо, поспешил к своему подъезду. Сердце колотилось. Он знал, что в квартире ничего хорошего не ждёт, но это всё равно лучше, чем остаться навечно среди бесконечных развалин и сдохнуть от голода.
Из подъезда вышла женщина с коляской. Павел встретился с ней взглядом. Нет, это точно был сон! Взаправду такое происходить не могло. Вот только сон приятный, а не тот кошмар, что остался позади. Из сна этого не хотелось уходить. Сердце сжималось то ли от радости, то ли от страха, что видение вот-вот растворится. Павел не верил своим глазам. Женщина тоже смотрела на него с недоумением.
– Паша? – удивилась она. – Ты чего тут делаешь? Не на работе разве? А мы вот с Максимкой гулять пошли, у тебя ключ… О Боже, – она всплеснула руками. – Да что с тобой? Ты как из помойки вылез. А зачем тебе ружьё? Что случилось?
– Юля, – прошептал Павел, – родная…
Он стоял и улыбался, и вероятно, выглядел крайне глупо. Из глаз катились слёзы. Да, Юля была жива, был жив и сын. Он сейчас мирно спал в синенькой детской коляске. Он не погиб в аварии, а у супруги не началась депрессия. Десять лет невзгод и страданий словно канули в лету, жизнь повернулась вспять. И хоть происходящее противоречило всем законам здравого смысла, Павлу было плевать. Ведь он вернулся домой.
Глава 29. Живой
Когда Павел исчез, Матвей долго стоял в недоумении. Взводный сказал, что идёт домой, а потом просто пропал. Следы обрывались возле автомобиля. Матвей испугался. То ли от безумия самой ситуации, то ли потому что знал: если Павел вернётся в свой мир, случится нечто ужасное. Матвей не смог остановить его, да и не особо-то пытался. Даже толком не понял, что происходит – а Павел уже пропал. Теперь Матвей ждал. Просто стоял и ждал, осознавая увиденное. Минуту, две, пять… Вокруг ничего не поменялось.
Стало грустно. Примерно так же, как вчера, когда сидел в засаде, готовясь к бою. Он знал, что из ЗПИ никто не возвращается, знал, что выхода нет. И смысла нет. Больше ни в чём нет смысла. Надо было что-то срочно придумать, но мозг не работал. Пустота. Одна пустота вокруг. Больше ничего. И внутри пустота. Идти некуда. Любой путь – к гибели. К медленной, противной смерти от голода, холода и истощения. Любой путь – в пустоту. Голову сжали тиски безысходности.
Закинув на плечо винтовку, Матвей пошёл прочь. За ближайшим перекрёстком начиналась каменная застройка. Местность больше не напоминала Академический район, теперь это был совершенно другой город. Тут даже трава росла не так густо, и снега нападало меньше. А вскоре и вообще под ногами оказался практически ровный асфальт. И хоть дома вокруг по-прежнему пустовали, улица выглядела так, будто люди отсюда ушли какой-нибудь час назад.
Матвей замер, прислушался. Рёв толпы долетал до его ушей. Подумал, мерещится, но всё равно пошёл на звук, а тот с каждым шагом становился всё громче и яростнее.
По широкой улице двигалось шествие. Множество народу шагало куда-то, размахивая знамёнами. Красные и чёрные флаги метались над головами.
– Смерть! – скандировали люди в едином порыве. – Смерть старому миру, смерть старому порядку. Смерть императорам и царям! Долой! Прочь!
Матвей прижался к стене. Толпа бурлила и ревела, как многоголовый монстр, который вот-вот схватит, утащит и разорвёт на части. Ужас наполнял сердце. Необъяснимый, непередаваемый. Но ещё больший ужас Матвей испытал, когда за домами раздались мерные тяжёлые удары. Они приближались, становились громче и отчётливей, и земля вздрагивала при каждом из них. Вначале слабо, едва ощутимо, потом всё сильнее и сильнее. Матвей хотел бежать, но не мог пошевелиться. Ноги вросли в тротуар, стали ватным. Он чувствовал, как лоб покрывается холодной испариной, как руки дрожат, а сердце колотится так, что ещё чуть-чуть, и разобьётся вдребезги о грудную клетку. А толпа шла, не замечая ударов, раздающихся уже совсем близко.