Из-за угла показалась огромная фигура. Бородатый мужик, что ростом был выше самого высокого дома, шагал по улице, сжимая в руках флагшток, и большое красное знамя, развеваясь, огнём жгло серые небеса. Из-под сдвинутых бровей великана вдаль смотрели глаза, полные ненависти и решимости. Матвей вспомнил сон, который видел уже не раз, и который приснился в ночь перед митингом. Происходящее походило на тот сон. Или на бред сумасшедшего. А толпа не обращала внимания, она по-прежнему ломилась вперёд, скандируя лозунги с ожесточённой радостью.
На противоположном конце улицы появилась другая фигура – ещё один великан. Он был одет в генеральский мундир с пурпурной перевязью, и при каждом шаге медали, что увешивали грудь, издавали оглушительный звон, похожий на звон церковных колоколов. Огромные усища, сросшиеся с бакенбардами, важно топорщились. Он двигался навстречу бородатому мужику.
Эти двое упрямо шагали друг на друга и, встретившись, принялись бороться. Они рухнули на землю, и клубы пыли поднялись над кварталами, заслонив небо, дома и людей. Треск и грохот ломающихся построек вознёсся над городом, и толпа возопила от ужаса и ринулась в разные стороны. А Матвей всё никак не мог заставить себя пошевелиться.
И тут он почувствовал, как кто-то схватил его за рукав. Обернулся.
– Идём! – сказала Тамара, увлекая за собой.
Страх пропал. Матвей даже удивляться перестал. Во сне сложно чему-то удивляться. Он бежал за Тамарой по пустым улицам мимо покинутых зданий. Бежал до тех пор, пока грохот и крики не остались далеко позади. Он и не заметил, как дома вокруг сменились прежними развалинами, а под ногами снова шуршала трава, еле припорошенная снегом. Перешли на шаг. Матвей запыхался, в боку кололо, а Тамара шла рядом, как ни в чём не бывало, поправляя свои светлые локоны, выбивающиеся из-под фиолетового беретика. Такая живая и настоящая. Как же хотелось, чтобы это были не сон и не галлюцинация, хотелось, чтоб миг сей застыл навсегда, ведь кроме него у Матвея больше ничего не осталось в жизни.
– Ты жива, – сказал он, отдышавшись. – Но как? Я же видел… Зачем ты здесь?
– Разве это важно? Может быть, меня тут и вовсе нет, – Тамара посмотрела на Матвея с хитрым прищуром.
– Что это за место? Что тут происходит?
– Ты и сам прекрасно знаешь. Мы в ЗПИ.
Матвей остановился и схватил девушку за рукав пальто.
– Тамара, послушай... Я не сказал тебе тогда. Я хочу, чтоб ты знала. Я рад, что ты здесь, со мной. Очень рад. Понимаешь… Я…
– Я знаю, – милая улыбка осветила её лицо, и Матвея понял, что слова излишни. Стало тепло на душе, как и в то утро перед расстрелом демонстрации, когда они разговаривали возле грузовиков, доставивших ревбригаду к проходной.
– Ты же не пропадёшь, не исчезнешь? – Матвей боялся отвести взгляд. – Ты же просто мерещишься мне… Скажи, зачем? Зачем ты пошла туда? Зачем умерла? Мы могли бы уехать. Забыть обо всём. Зачем эти жертвы?
– А ты так и не понял? Без жертвы невозможен шаг вперёд, без жертвы не возможно перерождение. И каждый из нас принёс её. И я, и ты… Все! Пошли, – она взяла его ладонь в свою маленькую ручку.
– Куда?
– Просто идём.
Держась за руки, они двинулись по пустой улице в окружении холодной немоты мёртвых коричневых построек. Матвею стало хорошо и спокойно на душе, как никогда прежде. Но голова взрывалась от вопросов.
– Это всё ради светлого будущего? – спросил он. – Ради нового мира, который вы строите? Не слишком ли дорого обходятся ваши идеалы? Зачем этот шаг, зачем перерождение, если оно даётся ценой стольких жертв?
Тамара опять поправила волосы. Он смотрела вдаль чистым и ясным взором, в котором больше не было ни боли, ни тревоги, словно все беды и невзгоды навсегда остались позади.
– А ты никогда не думал, сколько жертв требуется для поддержания старого режима? – произнесла девушка. – Твой отец, брат, ты сам, сотни и тысячи людей по всей империи страдают и умирают, чтобы сохранялся прежний порядок, установленный императором и его Богом и держащийся, как и любой другой порядок, на насилии и крови. Каждый режим требует жертвы, каждый путь – путь страданий. Ты напрасно пытаешься бежать. Не выйдет. Все мы поставлены перед выбором, и у нас нет шанса от него уйти. Лучше сгореть быстро и ярко за дело, в которое веришь, чем долго тлеть в неволе, под пятой тюремщиков. Но так или иначе, каждый выберет свой путь. Для меня он таков, я ни о чём не жалею, я бы поступила так снова и снова, ибо не умею по-другому и не хочу. Но ты не думай, что жертва напрасна. Наш с тобой подвиг останется в веках, в следующих поколениях, которые будут жить в ином, лучшем мире. Когда-нибудь.