Алеша ответил, он думал об этом:
- Если меня они, на ком клейма негде ставить, если они зовут, значит, Игорь, и они теперешней атмосферой давятся, значит, им кислородная подушка нужна. Хоть в редкие, хоть в святые дни, да нужна. А что я еще там вижу, твои девчонки успеют узнать.
Он жалел Ольгу с Игорем: не позавидуешь родителям, у которых на подросте три невесты.
Приехали. Зал, в который набралось уже десятка четыре гостей, переминающихся группами и заглядывающих в окна, вдруг тряхнуло и накренило - все бросились в прихожую, загалдели, заговорили отрывисто, завскрикивали восхищенно, но, перебивая этот горячий голосовой клубок, раздался твердый мужской речитатив, провозглашающий здравицу при встрече новобрачных. Ресторанный зал на несколько минут опустел, только мальчик и девочка, вытягивая шеи, стояли на посту у хрустальных чаш, девочка нервно подпрыгивала. Алеша Коренев тоже заглянул в прихожую, но оттуда уже выдавливало крайних обратно в зал, там над головами плыли цветы и сыпались конфетти. Из прихожей был ход во внутренние службы, туда и увели жениха с невестой, чтобы после машины они могли отдышаться.
Вот теперь на пять минут перед мальчиком и девочкой собирается очередь, все еще шумная, порывистая, похлопывающая и чмокающая друг друга, из очереди церемонно и медленно вытягиваются руки и опускаются то влево, то вправо с наклоном, как при книксене, несут коробки в цветной бумаге с ленточными бантами, раздается и захлебывается резкий музыкальный вскрик, продолжения ему долго нет, а затем льется что-то нежное и идиллическое. Появляются официанты в алых жилетках поверх белоснежных рубашек с черными бабочками, они катят приставные столики с закусками и ловко, в едином наклоне, стопорят их у боковых рядов.
Алеша опытным глазом присматривается к приглашенным: свадьба собирается богатая, но по неуловимым признакам несклонная показывать свое богатство. Тут цвет какого-то нового общества, еще не устоявшегося, еще кипящего в водовороте отбора, еще в этом водовороте не выработались окончательные правила, говорящие "да" и "нет", но уже вознесенного на гребень успеха. Почти все знакомы и все держатся на равных, но как бы знают какую-то тревожную тайну, которая свела их вместе и никак не может освободить от беспокойства.
Странно: никого из них Алеша не знает. Никого из них он не видел. Он живет в этом городе около двадцати лет, ходит по улицам, заглядывает в телевизор, еще не в столь отдаленные времена и сам был не из последних. Многие из его приятелей пошли далеко, кроме того, городская верхушка, управляющая и стоящая в очереди за властью, всегда на виду, - эти же точно с луны свалились целым десантом и сразу взяли свое положение. Вчера их еще не было, и неизвестно, будут ли завтра, но сегодня вот они здесь, никто из них не решится отказаться от приглашения, чтобы не вызвать к себе подозрительности и не накликать напротив своей фамилии галочку, похожую на курок, который, если он даже никогда не будет спущен, всегда будет взведен.
Тут много молодых, лет до тридцати, коротко знакомых. Но "коротко" не близко, а недавно. Так же "коротко" они здороваются, не вкладывая чувства в приветствие, "коротко" перебрасываются фразами. И кружат, кружат, то отзываются на сигналы сотовых телефонов, то в задумчивости, требующей движения. Молодые женщины затаены, если они при мужьях, или громки и навязчивы, те и другие блистают драгоценностями, в которых только они и разбираются. Стайка девиц, по всей видимости подруг невесты, показывает длинные ноги и дисциплинированные, еще не вздыбившиеся груди и держатся особняком, с прелестным любопытством шушукаясь и наблюдая за передвижением фигур.
Средний возраст чувствует себя уверенней, среди него заводятся разговоры и слышится сытый смех, дамы без подозрительности изучают костюмы одна другой и добродушно нахваливают, имея такт не удивляться вслух драгоценностям. Но и здесь, если присмотреться внимательней, ни голоса, ни натуры не отдаются полной воле; конечно, воспитанность никогда этого и не позволит, тем более на подступах к застолью, но тут не воспитанность высматривает-ся первой причиной, а какая-то удручающая неполнота, точно они недавно только узнали, что для важного проходного балла куда-то им недостает двух или трех сантиметров удачи.
Голоса все гуще и плотней, гости все чаще задирают головы, высматривая начало. Но, взглянув на часы, Алеша Коренев убеждается, что задержка ничтожная, всего в пять-семь минут, а свадьбы из какого-то неписаного суеверия никогда в назначенный час не начинаются. Наконец кто-то решает, что пора, в отдалении, за прихожей, раздается заливистый, захлебывающийся звон, он приближается, ликующе бьет мелкими толчками, и в зал вбегают мальчик и девочка, поменявшие хрустальные чаши на хрустальные колокольчики, и наяривают в них что есть мочи. Им не успевают дать проход, они тычутся в большие и неповоротливые фигуры, вырываются к столам и обегают их, словно разбрызгивая благословение. Как только звон стихает - в зал вступают жених и невеста, перед ними само собой образуется коридор, слышатся восклицания, аплодисменты, к невесте бросаются подруги для поцелуев, но жених не дает ей отвлечься и вслед за порхающим сбоку распорядителем в белом костюме ведет к столу. С опозданием гремит что-то вроде свадебного марша, звучного и полетного, как на тройке с бубенчиковыми переборами. Его заглушает грохот стульев при рассаживании и те бодрые, ничего не значающие слова, которые невольно срываются при повороте застоявшегося дела.
Алеша видит, что свадьбе не быть игровой, проходящей по обряду. Может, это и к лучшему. Когда в ресторане с черными шишковатыми стенами из какой-то вулканической породы и общим холодно-пренебрежительным видом начинают прятать невесту и требовать за нее выкуп, когда подружки невесты фальшиво и завистливо голосят над судьбой пропащей головушки, зыркая по сторонам ведьмиными накрашенными глазами, когда дружки жениха с кривыми ухмылками делают деревянные два притопа, три прихлопа - все это похоже на балаган и шутовство. Для цельного, для сочного обряда нужна деревня, простор, живые лица, нестеснен-ные души - чтоб распахнуться так распахнуться! Но не быть сегодняшней свадьбе и гулевой до распущенности и беспамятства, до куража и безобразия - не тот народ. Все тут будет в меру, все как положено. И сама свадьба играется - потому что положено тряхнуть событием, а заодно и карманом. Но тряхнуть осторожно, без перебора, чтобы событие не выплеснулось за края.
Волнение пощипывает Алешу, в голове неразборчивый, не выстроенный в порядок гул. Ничего, ему вступать в свою роль еще не скоро, а одна-две рюмки коньяку успокоят его и придадут смелости. Он уже не сомневается, что на этот раз его выдадут за родственника невесты, за молодого дядю или троюродного брата - этого никто никогда не замечает.
Жених редкостно, приметно белобрыс, и если бы Алеша хоть раз его встретил, он бы его не забыл. Белые волосы на большой голове, белое лицо, широкое и тяжелое книзу, совсем белые брови над мелкими серыми глазами. Прекрасно сшитый двубортный костюм от какого-нибудь итальянского Марко еще больше оттеняет дымную белизну лица с проступившей дряблостью. Он молод, ему нет еще, должно быть, тридцати, но чувствуется, что опыта и уверенности в нем больше, чем лет, и смотрит он без смущения. Смотрит он самоуверенно и устало, точно на это событие и не хватает ему сил. Невеста совсем юна, ее белое и легкое подвенечное платье, сияющее чистотой и новизной, словно не шито, не надето, а столь же нагое, как тело, и есть продолжение тела. Она испугана той торжественной казнью, которая предстоит ей при стечении огромного числа людей, собравшихся требовать ее публичных мук, на ней нет лица, а лицо было прехорошенькое и полудикое, в котором славянская томность сошлась с азиатской дерзостью. Но в непогоду срывай плод прежде, чем он обвис, и под большими, часто моргающими глазами невесты тень, выдающая, что из нее уже испили любовь не вприглядку.